ИЕРОГЛИФЫ

Илье Смирнову

Иероглифы в детстве прельщали меня,
Их я кровью чертил, умирая в харчевнях.
Я на драной циновке лежал у огня
И скитался в их толпах дневных и вечерних.

Как они колыхались, меняя цвета,
Шли великим походом в теснинах и через
Гущу рынков, где сдавливала теснота
И глазела, смеясь надо мной, подбоченясь!

Полыхали дворцами, шелками текли
Иероглифы корчащегося мерцанья.
Был я маленький варвар из крайней земли,
Но в одиннадцать лет прочитал Сыма Цяня.

И когда смертоносные хлынут дожди, –
В бесконечные цепи безликой пехоты,
Знаю, встанут соратники Ши-хуанди,
Равнодушные воины из терракоты.

ГИМАЛАЙСКИЙ АВТОБУС

Массовые казни утопистов
Были до рожденья моего,
Но порыв мечтаний был неистов,
Антимир возрос из ничего.

Годы я провел в стране утопий,
А когда разрушилась она,
Ложь и правду заменил мне опий
Дальних странствий и цветного сна.

...Этот рейс пропах марихуаной,
Вдоль дороги сушат коноплю.
Только я, от зноя бездыханный,
В мареве утопии дремлю.

ХРАМ ЗЛА

Е.И.Серову

Из Храма Зла я вышел, не спеша.
Как скучно было в серых закоулках:
Зловоние, хруст щебня, пустота,
Забвенье отдаленных злодеяний.

Вновь город, гомон будничного зла
И яркая бессмыслица сансары,
Хибары, монументы, шапито
Невероятных коммунальных юрт.
В них проживает множество семей,
Коврами отграничены отсеки
И ордер утверждает горсовет.

Я долго шел по улицам Урги.
Галдели дети, щурились верблюды
И розовели в масляном чаду
Пятиэтажки грязные, в которых
Сантехника отключена навеки.
Устав от зла, я шел, куда вели
Бревенчатые вечные заборы.

Манил меня Храм Вечного Покоя.
Наплывы тишины глубокодонной
Там сердце обнимали нежным льдом
В небытии, подобном океану.

Любил я также храм, где Младший Брат
Богдогегена, добрый чудотворец,
Летал без крыльев, таял, исцелял...
И вот он – мумия на пьедестале.
Сидит перед учителем своим.

Они мумифицированы оба,
Так уцелели, здесь пересидев
Год Огненной Змеи. И друг на друга
Глазами остекленными глядят.

А было время: разрушали храмы,
Расстреливали лам, ломали книги
И выковыривали из письмен
Кораллы, серебро и дряхлый жемчуг.
И мумии древнейшие собакам
Бросали, разбивая на куски.

Народ не тронул Брата. Ведь монголы
Его любили издавна, когда
Его судьбой не дорожили ламы,
Готовили к пути Перерожденца,
А Младший Брат, явившийся вослед,
Обузой был. Но всем святым семейством
Они однажды двинулись из Лхассы,
Поехали на яках по Куньлуню
Под звездами величиной в кулак.

Восьмой богдогеген страною правил
Со дня зачатья. Пятьдесят два года
Виктория ему дарила львов,
Слонов, жирафов и гиппопотамов.
Всегда работал набивальщик чучел
И в результате до сих пор сохрАнен
Зоомузеем ставший зоосад.
Здесь и фарфор, даренье богдыханов,
И сапоги из кожи золоченой,
Совсем почти как новые, – опойка
От Николая.

КНЯЗЬ-БОГДОГЕГЕН

Жил безгреховно, будучи монахом,
Но вынужденно перевоплощался,
На время становился духом зла.
В особом храме перед ним прошли
И естество свое преобразили
На ложе, окруженном зеркалами,
Три тысячи наложниц равноценных.
Невольник зла, он не избрал любимой,
Он был безблагодатен, как о нем
Сказали бы со вздохом христиане.
Но, равнодушный, не был он ревнивым.
Зачем-то у него была супруга.
Возможно, только брата он любил.
Я в это верю, потерявши брата.