Германия вступила в новый год.
Ее сковал прозрачный гололед,
а Санта-Клаус стал садовым гномом,
застывшим на лужайке перед домом,
где новая эпоха началась.
Расставлены акценты и фигурки,
горячий кофе капает из турки,
и время умирает каждый час.

Закрыта дверь, никто не вышел вон.
Из кухни чутко слышен перезвон,
посуды, изнывающей под краном,
и если спать не поздно и не рано,
то можно, сонно потерев глаза,
с террасы узкой пить холодный воздух,
смотря на залитый огнями Мосбах,
пока от ветра не щипнет слеза.

X. КАК ПРОВЕСТИ ЯНВАРСКИЙ ДЕНЬ В ЛОМБАРДИИ

1.

Купи белье с изысканной витрины
подруге, обалдевшей от картины,
вернее – фрески папы Леонардо.
Взгляни карабинеру на кокарду,
а также, уна граппа запивая
глотком уже остывшего эспрессо, –
на памятник научного прогресса
в лице миланского трамвая.

Шагай за ним до самого Кастелло*,
где и узнай, слегка оторопело,
что тамошние кошки знают русский.
Послушай лангобардов и этрусков,
заспоривших под пиво о футболе,
на плитах у Центрального вокзала.
Припомни, что подруга там сказала,
под аркой, выходя на волю.

2.

Придумай способ сохранить названья
всем этим виа, пьяцца, изваяньям,
фронтонам, барельефам и фасадам,
внезапным переулочным засадам,
смыканию газонов и брусчатки
в кривой средневековой перспективе.
Ловя их образ в объективе –
сними перчатки.

На площади, уже лишенной света, –
итог императивов для эстета:
чтоб голуби, склевав с ладоней семя,
взлетели тучей и прогнали время
в соборы – зачехленные рояли,
и в сумеречной вечности роились,
на плечи или голову садились;
они как ты – безумны и устали.

* крепость Сфорцеско в Милане
** “...дать имя коту – многотрудное дело...” Т.С.Элиот

3.

“...The Naming of Сats is a difficult matter...”**
T.S.Eliot

Миланский кот, философичный плут,
стал избранным из трех, в уютной лавке.
Под брюшко маникюром снят с подставки,
в мешок засунут и теперь он – тут.

Беседа вслух вполне прекрасна с ним.
Что ни скажи – с завидным постоянством,
со всем своим поддельным итальянством, –
всегда – молчит, всегда – невозмутим.
Ни разу выраженьем черных глаз,
хвостом трубой или осанкой царской,
не выдал, что он в сумерках январских
тихонько сочиняет сны для нас.

XI. ФРАНКФУРТ, РЕЙС 872

1.

Местное время – зеленые точки,
пункты прибытия – штабелем строчки.
Виски теплеет в пузатом бокале.
Немец напротив и я, перестали
попеременно смотреть на запястье,
ловко глотая прозрачное счастье.
Мы по-английски ругаем погоду,
просим подать минеральную воду,
скоро дойдем до семейного фото, –
больше-то не о чем.
Давим зевоту.

2.

Прелесть задержанных рейсов:
безделье,
пауза, бред, увертюра к похмелью,
снежная ночь в ожидании чуда.
В горле согретом убита простуда.
Ну-ка, возьмем баллантайна по новой,
и пожелаем быть фройляйн здоровой,
да позабудем нечаянно сдачу.
Кто утверждал, что бывает иначе:
если отсюда – до самой Сибири,
прежде чем вдруг оказаться в эфире –
надо присесть на дорожку у стойки
и пострадать от небесной помойки.

3.

Только не помнить – о том, что оставил,
и не пытаться выдумывать правил, –
лучше зависеть от местной фактуры,
да от картавящей радиодуры.

Даже не лучше, а – проще и чище,
пусть самолет сквозь метель себя ищет.
Пусть – до утра, пусть слипаются веки,
есть только снег и под ним – человеки.
Видимо так: пусть визит задержался;
и не взлетел, и совсем не остался.

Германия