вора – словно комаров и, как те же комары, обитают они, эти темы, везде: в небе бездонном, неряшливо заплатанном лёгкими летними облачками, в соседнем лесу, в огороде, и даже в тех же облаках, наконец, плывущих медленно, словно мысли, как сказал когда-то поэт. Наша тема – камень, только что осиленный и воздвигнутый нами у дороги.
– Посмотри, – говорит Фёдор, – есть в нём что-то неземное, какая-то странная загадочность в обличье его присутствует, будто кто пытался изваять нечто сюрреалистическое при помощи плазменного резака.
– Да-а, – отвечаю я в тон ему, слизывая с вилки тонкий и нежный шматочек сала, – сейчас ещё по одной врежем, и покажется нам этот задумчивый булыган сфинксом египетским, не иначе.
– Нет, я серьёзно. Видишь – вот голова, а это нос... Стоп, подожди, подожди...
Федя поднимается, подходит к камню и начинает внимательно оглядывать и ощупывать его.
– Иди сюда, – машет он мне рукой, – смотри.
Я подхожу. На “спине” у “сфинкса” Федя нашёл два углубления, похожие на трещины, из которых хвостами тянутся потёки некогда расплавленного, а теперь чуть тронутого ржавчиной металла. Действительно, кажется, что пропустили камень через некое сопло ревущей турбины, и пламя той неведомой, огнедышащей турбины расплавило и вырвало наружу хранившийся внутри металл.
– Ты понял?! – Федя смотрит на меня ожившим, всё больше разгорающимся взглядом.
– Отчего козёл хвост поднял?.. – ухмыляюсь я весёлым вопросом.
– Да я серьёзно, чудик!
– А я тоже не шутю.
– Мы ж с тобой метеорит нашли, едрёна матрёна!
– Ух, ты! И взаболь, – перехожу я на родной псковский диалект. – Остались пустяки – найти контору по приёмке метеоритного лома.
– Пойдём, обмоем находку.
– Вот это другой разговор.
Мы снова усаживаемся на скамейку под рябиной, выпиваем, закусываем. Предвечерняя тишина царит над нашим сердечным скамеечным застольем. В притихшем безветрии только слабо шелестит вершина берёзы; кажется, что лепетом своим берёза силится рассказать нам о чём-то, но мы глухи к её говору, – людские страсти владеют нашими душам. Мы молча смотрим на “сфинкса” у дороги, и каждый, наверно, думает про себя: а вдруг, и правда!..
– А ты знаешь, сколько стоит килограмм метеоритного вещества? – неожиданно спрашивает Фёдор.
– Знаю. Дорого.
Федя машинально наливает ещё по одной, выпиваем.
Нам славно сидеть здесь, под рябиной, слушая деревенскую тишину и чувствуя себя первооткрывателями космического клада!.. А тишина звенит вокруг, словно далёкий и долгий звук колокола. Умом понимаешь, что тихо окрест, но неясный звук живёт в тебе, не стихая, и, лишь спохватившись и снова прислушавшись, соображаешь, что звон этот и есть та самая тишина, которая одновременно и густа, как сырой туман в предрассветной рани, и прозрачна настолько, что петушиный крик, долетевший сквозь неё из соседней деревни, чудится где-то рядом, будто бы за твоим огородом. Но только петушок тот, видимо, совсем маленький, чуть больше воробья.

Было это в позапрошлом году. А прошлым летом я приехал в деревню и удивился, – камня на месте не оказалось.
Вскоре на свою дачу прибыл и Федя, только в этот раз не на старом “Жигулёнке”, а на почти новом, сверкающем бежевым лаком “Опеле”. Зашел он ко мне поздоровкаться, и я первым же делом поделился с ним сногсшибательной новостью:
– Федь, ты заметил? Камень-то наш слямзили!
Федя слегка замялся, но тут же, взглянув чуть виновато, сказал:
– Ты не обижайся, Сань, это я.
– Ты-ы?! – глаза мои, видимо, сильно округлились. – А на фига он тебе?
– Понимаешь, есть такая штука – интернет...
И он в немногословном рассказе поведал мне, как нашел покупателя, как тот взял осколочек камня на экспертизу... Ну, словом, через пару месяцев подъехал сюда автопогрузчик, покупатель “отслюнявил” назначенную сумму и сделка состоялась.
– Что, и “Опель” оттуда? – спросил я, стараясь спрятать в голосе чувство лёгкой зависти.
– Ну, да.
Федя смущённо слазил в карман, достал худенькую пачку зеленых купюр и протянул мне.
– Возьми, Сань, только без обиды...
Когда я вскоре рассказал жене забавную историю о проданном камне, та долго и молча смотрела на меня, потом, сложив губы в грустную гримасу отошла к печке, заглянула зачем-то за печную заслонку и наконец изрекла с горьким сарказмом:
– Да-а, мужик! Как гляну на тебя, как резну плакать!
– Что такое? – изо всех сил я старался придать своему вопросу искреннее недоумение.
– Нет. Ничего. Только, – и тут голос её приобрел убедительную звонкость, – только если ты ещё раз скажешь мне своё обычное: “я думаю”, так вот – сходу вот этот вот самый сковородник, – она убедительно тряхнула увесистым печным сковородником, – об твою думалку в щепки изнахрачу! Так и знай.
“И зачем я ей всё рассказал? И деньги сдуру отдал!..” – подумал я с запоздалой досадой.

Вот так и закончилась эта странная история, и камень, словно в древней книге, отвергнутый однажды, чуть было не сделался камнем раздора.

г. Мурманск