ДиН библиотека современного рассказа
Алитет НЕМТУШКИН
МЕТКИ
НА ОЛЕНЬЕМ УХЕ
ДЕД МАНА – СЫН РОСОМАХИ...
Амака, амакакан, ээ-э, дедушка, дедуленька!.. Это я, Амарча...
Ты уж прости меня, вечно не закрывающего свой рот, твоего внука, я все-таки
решил рассказать о тебе. Я легче вздохну, пусть люди знают, каким ты настоящим
человеком был. Про твой неунывающий характер, про твои странные, до конца
непонятые чудачества, чтобы и наша сегодняшняя жизнь стала чуточку повеселее,
чтобы мы чаще улыбались, а то ходим обиженные на весь белый свет, словно
конец света наступил. Для тебя теперь знаю, ломка твоего обычного кочевого
уклада жизни, была громом среди ясного неба, непонятной душевной встряской.
Но ты как-то перемог себя, нашел в себе силы, остаться самим собой, добрым,
смешливо-веселым, и никогда, ни на кого не держал камня за пазухой. Я
даже представляю, как бы ты сейчас сделал невинно-смешливое, неопределенное
выражение прищуренных и без того узких глаз, и с полуулыбкой, встряхнул
бы своими седыми кудрявыми волосами (откуда кудри у тунгуса – для меня
так и осталось загадкой), и негромко произнес:
– Говори, моё “сэлэмэ” выдержит!..
“Сэлэмэ” – это диалектное название сердца, но оно означает и железо, то
есть сталь, самый крепкий орган человека. А сердце у него было всегда
здоровым и надежным, горе и беду туда надолго не пускал.
Выдумывать ничего не буду, жизнь такая штука, и выкидывает такие номера,
что будешь пытаться что-то приукрасить, и приврать, да ничего не получится.
Расскажу, всю подноготную, как было и что было. А потом пусть, что угодно
говорят и думают о нас, эвенках...
Я только поясню людям, кем ты мне приходился... В нашем лесном народе
до седьмого колена человек считается близкой роднёй. Вот мы и жили вместе.
Мой родной дедушка, удачливый охотник Миколка, в бумагах Николай Николаевич
Мукто из рода маленьких оленей кабарожек, пораненный медведем-шатуном,
подчеркну для незнающих людей, нашим с ума сошедшим прародителем, после
болезни не мог поправиться и умер в войну. У моей бабушки Огдо, по-русски
Евдокии Ивановны Мукто, в девичестве Сычогир, был младший брат Мана, двумя
годами её моложе, вот он и был моим дедушкой. Мана, Медвежья лапа, – это
из-за врожденной левой культи, но встал на ноги, и приземистая фигура
и малый рост дали другое прозвище, оно и прилипло – Дянтаки, росомаха.
Русский поп покрестил его Ларионом, а большие “полнамоченные” начальники
за удачную охоту уважительно величали – Илларионом Ивановичем. Вот о нем-то
и хочу вспомнить добрым словом. Он многого заслуживал. И остался в памяти.
Это был, действительно, по-росомашьи смелый отчаянный человек, наш главный
кор
милец двух чумов, своего и нашего с моей родной бабушкой Огдо.
В войну благодаря только ему мы остались живы. И, к слову можно сказать,
что оба мои дедули были причастны к этой новой жизни. Причисляли себя
к революционерам!.. Летовали на речке Пэймиге, впадающей в большую многоводную
реку Лену и неожиданно на их стойбище вышла огромная, невиданная ватага
всяких обросших, с ружьями людей. “Смерть пришла! Конец Света!” – заорали
перепуганные бабы. Но обошлось мирно. Эти оборванные бродяги воевали против
своих богачей, эвенков не тронули. Кое-как объяснились. Эвенки поняли,
что и у русских несладкая, горькая жизнь, вот и поднялась война, как когда-то
в старину наши роды враждовали меж собой, деля богатые ягелем и пушниной
земли, уводя в свои владения оленей, девушек, женщин... И их командир,
черный здоровый, как лось, кавказец Нестор Каландарашвили попросил моих
обоих дедов провести их отряд тайгой, откуда их не ожидают, к устью реки
Киренги, где напротив скал Лены давно был построен деревянный город, имевший
такое же имя – Киренск, по нашему Орлиное гнездо. Там-то и началась перестрелка,
а когда загрохотали пушки, – это уже по рассказам бабушек, – мои деды
драпанули от этих бородатых, оборванных людей, и своими знакомыми тропами
добрались до родных стойбищ. “Убили бы ни за что!” – рассуждали они. Помню,
подвыпивший русской бражки, дедушка Ларион сидя с затуманенными глазами
и качаясь из стороны в сторону, словно от ветра, нам, ребятишкам, слушавшим
его, громко, как глухим, рассказывал:
– Ребяты, я тоже ревсонер!.. С ушедшим в Нижний мир Микулкой Орлиное гнездо
брал! При мне пушки живым огнем стреляли! Бог ты, мой – смерть!.. Бах!
– уши отлетали!..
На что бабушка Мэмирик тут же недовольно реагировала:
– Ревсонеры! Сходили, наклали полные штаны, и как зайцы, обманом удрали
от людей лесом, в чумах кверху брюхом полеживать! Ревсонеры...
Дедушка вяло отмахивался от нее рукой, мол, что возьмешь с женщины, у
которой волос длинный, а ум совсем ачин, то есть нету. Привык к таким
репликам и словам бабушки Мэмирик, не обижался.
После войны во всем нашем некогда многочисленном роду не осталось мужчин,
кормильцев семей и всей родни, вот и жили мы по нашим старинным законам
одним котлом. Два кориновых чума, в кото
Скачать полный текст в формате RTF