* * *
Мне нужен герой, который просто умеет дружить,
Чтоб с ним могла я спокойно поговорить,
Чтоб он не смеялся над тайной,
Чтоб верил моим словам...
Мы с ним рисовали бы карты,
Читали б Крапивина вслух...
А главное – верили в сказку,
Которая только для двух...
Илья БОЯЗНЫЙ,
10 класс, г. Железногорск
КАЖДЫЙ ВЫБИРАЕТ ПО СЕБЕ...
Листай истории забытые сюжеты,
Передающей век из века эстафеты...
* * *
“Кап-кап-кап” за окном. Только закончился дождь. Егор сидел дома, на старой-престарой
кровати, заваленной тряпками и каким-то хламом. Деревянные стены, казавшиеся
ему раньше неприступными, как древние, могучие стены Кремля, о которых
он только слышал, теперь виделись ему сгнившим и ненадежным нагромождением
бревен. Егору было страшно. Очень страшно. Минут двадцать назад звонил
колокол в маленькой деревенской церкви. Звонил призывно и тревожно, выбивал
ритм опасности. Егор знал, что их деревенька находится очень близко к
военным действиям, но все говорили, что полководец Кутузов оттеснит французов
в три-четыре дня. Но колокол бил десять раз, десять тревожных раз, а ведь
нет ещё и семи часов... В деревне то здесь, то там слышались крики и звон
стекла. Егор все сидел, боясь шевельнуться, вдохнуть, крикнуть... Он ждал,
сам того не осознавая, какого-то подтверждения своему страху.
“Тф! Тш!” – вот оно! Выстрелы! Мальчик подскочил и кинулся к двери. В
эту же секунду дверь распахнулась, и Егор увидел офицера. Французского
офицера. Он стоял с очень высокомерным видом, и даже не искушенному взгляду
Егора, показалось, что этот француз не ожидает здесь никакой опасности.
Это почему-то очень рассердило мальчика. В голове все смешалось: отец,
наказывающий его за то, что побоялся перейти реку, мать ушедшая в церковь
с утра, вернувшийся домой без руки дядя Николай... Егор рванулся мимо,
но не успел. Француз усмехнулся и схватил его за руку. Странное дело,
розги стоявшие у дверей сами попались в руку, и Егор, плохо понимая, что
он делает, хлестнул офицера по лицу. “Oh, diable! Le choit!” (“О, дьявол!
Щенок!”) От неожиданной боли тот отпустил руку. Больше Егору и не было
нужно.
Он бежал. Бежал по направлению к лесу. Он знал, что спасение только там.
Он знал, куда ушла половина мужчин деревни. Знал, что они стали называть
себя непонятным словом “партизаны”. Егор слышал, виляя между домов, как
французский офицер на бегу зовет солдат, как они вскакивают на лошадей,
как взводят курки, чтобы поймать этого “щенка”, “наглеца” и привести его
к командиру. Лес был близко, но солдаты были уже на конях, Егор бежал
изо всех сил, но пули летят быстрее... Он понял, что ему не успеть, но
муску
лы десятилетнего мальчика работали, независимо от него, не
слушая команд сознания. И он бежал. Когда Егору оставалось до леса десять
метров, а солдатам до Егора двадцать, был дан первые залп. Залп в воздух.
Они не хотели его убивать – просто остановить. Но ему было уже все равно.
Как навязчивая идея в его голове: “Передать партизанам, что в деревне
французы. Должен передать...”. Шесть метров, пять, три. Все. Сейчас будут
стрелять второй раз. Не в воздух. Залп. Крики. Крики сзади, со стороны
французских солдат. Крики боли.... Как во сне Егор слышал лязг выхваченных
сабель, звук ружейных выстрелов и десятки всадников, перемахивающих через
плотный кустарник, росший на самой границе леса. Ему даже показалось,
что мелькнула пара знакомых лиц. Последним усилием он преодолел колючий
кустарник. “Добежал!” – вскрикнул он и упал на руки, засевших за кустами
стрельцов.
Он добежал.
* * *
Лес уже начал угадываться вдали. Долго ещё до него – часа два-три, не
меньше. Они кое-как проковыляли ещё час. Затем, после двухминутного привала,
когда только ноги успели задеревенеть в холодном, утреннем, октябрьском
воздухе, ещё минут пятьдесят. Все. Два десятка усталых, разбитых, но,
к счастью, не раненных путников повалились на горелую траву. Плакала одна
девушка, у остальных не хватало сил даже на это. Жители нескольких деревень
эвакуировалась с линии фронта, но за день до безопасной зоны поезд был
подорван.... Все кто выжил: три солдата, офицер и шестнадцать гражданских.
Тяжело им пришлось. И ещё тяжелее придется.
– Юра, помоги мне. Надо поднимать всех. Не ровен час “мессеры”...
– Ублюдки! Да-да. Ты прав. Надо всех...
– Что ты думаешь? Мы дойдем до наших?
– Честно? Я уверен, что я не дойду, но они, – он кивнул в сторону гражданских,
– должны дойти. Это наша задача.
– Решил геройски погибнуть, спасая всех своей грудью?! Черта с два. Ты
один знаешь эту местность. Только ты знаешь, как отсюда выбраться.
– Вот именно. А потому слушай... надо идти по лесу на северо-восток, там
будет проселочная дорога. Надо держаться близ нее. Идти надо по ней влево
часов десять. Будет деревня. Если занята немцами – без шансов, иди куда
хочешь, но там, в доме на отшибе со снесенной крышей в подполе есть передающее
радио. Было, во всяком случае. Передашь нашим, а дальше сам разберешься.
Видишь. Теперь ты тоже знаешь.
– Да, – Антон боролся с собой. Ему было и страшно и противно. Юра видел
все это. Юра много воевал, он все понял.
– Ты брось! Ты – солдат, а не тряпка. Да, мы сидим в полной заднице! Да,
возможно, мы умрем. Обидно, жалко, ужасно. В этой ситуации есть два пути.
Умереть или пытаться этого не делать. В первом случае у тебя есть все
шансы. Следовательно – это не представляет интереса. Второй путь сложнее,
требует напряженной работы мозгов и мускулов. В случае неудачи на втором
пути, ты автоматически проходишь первый. Понял, рядовой?
– Так точно офицер. Спасибо, Юра...
– “Товарищ лейтенант”!
– Спасибо, товарищ лейтенант!