Чрезвычайно часто в произведениях Пушкина встречается слово “сон”. Сон у Пушкина, – это подсознательное пространство, в котором возникает связь между героем и действующими на него силами. Во сне возможно все. Сон есть связующее звено между реальным и фантастическим мирами. Именно поэтому Пушкин так часто использует сон как художественный прием в композиции (картинка в картинке). Его герои часто видят предостерегающие, вещие сны, сны о прошлом и о будущем, сны обо всем на свете. Возможно, именно этот прием так сильно воздействует на читателя. Мы не можем оторваться от книги, погружаясь в мистический, загадочный, невероятно интересный мир снов пушкинских героев.
Кроме того, исследуя уже сами тексты “Повестей Белкина”, мы выделили слово “тайна”, которое так же оказалось наиболее часто встречаемым вне основного перечня: 14 раз!
Тайна, таинственность, таинство – все это характеристики “судьбы”. Здесь налицо прямая взаимосвязь – проявление высшей силы всегда сопровождается таинственностью, действие ее над людьми есть великая тайна, великое таинство. Пушкин не только всячески подчеркивает эту взаимосвязь, он еще и усложняет ее за счет “утаивания” настоящих имен и фамилий героев, места действия, точного времени происходящего. “Выстрел”: “...какая-то таинственность окружала его судьбу”, “...я все сильнее прежде сего был привязан к человеку, коего жизнь была загадкою и который казался мне героем таинственной какой-то повести”. “Метель”: “...умолял ее предаться ему, венчаться тайно”, “...тайна была сохранена более чем полудюжиною заговорщиков”, “Тайна, какого роду ни была бы, всегда тягостна женскому сердцу” и др.
Разумеется, можно было бы приписать такое очевидное тяготение к “тайнам, загадкам, снам, роковым случайностям” – возвращением автора к эстетике романтизма. Однако, Пушкин ко времени создания “Повестей Белкина” романтические пристрастия не только в себе изжил, но и глубоко осмыслил, и уже не раз пародийно “отрефлексировал” – наивно было бы предположить, что в своем творческом развитии он ни с того, ни с сего вдруг двинулся бы вспять. “Романтическая идеология” сама по себе уже стала для него “тропом”, неким обобщенным “словом” в разговоре двух равноправных собеседников, непримиримых спорщиков и соперников-игроков – Поэта и Судьбы.

2.

Круг, спираль, вихрь – наиболее отчетливые символы архетипа судьбы в художественных произведениях европейской культурной традиции. Для Пушкина такие символы являются вспомогательным художественным приемом. Так же, как поэт-символист, рисующий яркий образ, игру цвета, превращающий буквы и звуки в музыку, Пушкин мастерски использует любой символ. Он не только делает символическое единство сопровождением или фоном основного действия, но использует и в качестве композиционной основы. Так символ круга (кольца) лежит в основе композиции всего цикла “Повестей” и каждого отдельного рассказа.
Косвенным образом единство композиционного замысла “Повестей Белкина” подчеркивает характерная пушкинская эпиграфика. В эпиграфе, как в неком

“внешнем” – охватывающем – кольце, как бы замыкается содержание целого рассказа, обеспечивая его реальности необходимый культурный и “бытийный” контекст. В короткой выразительной ссылке на “предшественников” – возвращение к истокам, дань прошлому. Мы можем предположить, что эпиграф несет в себе, пусть даже неявный, но глубоко символический смысл круговорота жизни, времени, судьбы.
Мотивы судьбы и роковой случайности характерны не только для “Повестей Белкина”. В более поздних прозаических произведениях Пушкина (“Пиковая дама”, “Дубровский”, “Капитанская дочка”) мы встречаемся с различными воплощениями архетипа судьбы, рока, случая. Такими воплощениями служат символы круга, спирали и вихря, впервые с такой глубиной художественной “проработки” использованные Пушкиным именно в образной системе “Повестей Белкина”. Можно сказать, что в этом произведении зарождается своеобразие всей пушкинской прозы: “полифонический тип повествования” (как бы в предчувствии читательского “слуха” М.М.Бахтина), запутанные, интригующие, фантастические сюжеты и неожиданные развязки, неисчерпаемость каждого образа, символа, каждой несущественной, на первый взгляд, детали, ирония и серьезность, смех и слезы, любовь – вихрь событий, вечный круговорот жизни, спираль бытия!

“ВЫСТРЕЛ”. Жизнь местечка *** с первых же слов рисуется как предельно замкнутая, уединенная, оторванная от широких перспектив. В сюжетно-композиционном отношении такое строение текста тяготеет к авантюрно-романтической формуле. “Не было ни одного открытого дома, ни одной невесты...”. Сильвио, герой повести, является поэтому сразу же “размыкающим” сферу “элементом”. Он “принадлежал нашему обществу, не будучи военным”. Отсюда – его особенности, противоречащие одна другой: бедность и расточительность, ходил пешком, но “держал открытый стол для всех офицеров нашего полка”, очевидная храбрость – и избегание дуэлей. До известного момента все держится в рамках устоявшегося порядка вещей – на “кругах своих”. Однако именно Сильвио – единственная отдушина Провидения и Судьбы – становится “возмутителем спокойствия”, а его поведение (поступок? событие?) – тем окном, через которое в затхлый мирок обитателей местечка *** веет сквозняком Нездешнего. Отсюда образ Сильвио – как бы трансцедентальный синтез “замкнутости-открытости”, первое проявление в “Повестях Белкина” “спиральной сущности” бытия, выявляющей себя во всем неординарном, необыденном. Можно даже утверждать, как нам представляется, что образы, подобные образу Сильвио, вообще строятся Пушкиным по принципу “оксюморона”. С самого начала это даже специально подчеркивается. Дуэлянт, избегающий дуэлей. Романтический персонаж, отказывающийся мстить за вопиющее оскорбление. Здесь – завязка того “кругового движения” повести, которое воплощено в “мотивах (движениях, эволюциях) Сильвио”.
Эпицентр события (“Нечаянный случай всех нас изумил”) – карточная игра. Круглый стол (“Мы окружили его, и игра завязалась”). В глазах Рассказчика эта линия вполне разрешается рассказом Сильвио после получения таинственного Письма. Рассказ разрешает сюжетную линию, определившуюся в первых нескольких абзацах повести, достигшую кульминации в мо