Павел РЫБКИН

КЛАССИЧЕСКИЙ
УЗНИК

НА КАРАНТИННОЙ ЗАСТАВЕ

В карантине смежая веки,
Паломник достигает Мекки
Скорее, чем предполагал.
А.С.Пушкин. Проповедь о Холере

1.

– Рай на земле возможен. Этот рай
зовется просто: карантин по гриппу.
– Рай не заслуженный, ибо ты просто выпал
из колеи, а не... – Ну и пускай, –

кричишь ты, надевая малахай
и в дверь бросаясь. Кроток и задрипан,
Друг смотрит вслед. Но нет страшнее типа,
чем этот самый вот Пиши-Читай.

“Какое счастье! Целых две недели!
Мы отдохнем, – ты думал. – Надоели
решетки формул, в клеточку тетрадь,

львы, куропатки, люди и народы...”
Но все они вернулись черным ходом.
И в карантине смысл один: писать.

2.

Залезть под одеяло с головой
(как будто что в мозгах закоротило):
фонарь, блокнот и ручка – вот картина,
достойная... Кого? Плевать. Порой

всех накрывает этою волной,
все уступают власти карантина.
Не кто-нибудь – сама Екатерина
Великая, попавшая в чумной –

под Ярославлем, кажется, – писала
там пьески. И пускай их знают мало
(одне лишь “Именины госпожи

Ворчалкиной”), но авантюра в целом
пошла в зачет: все, что рвалось и пело, –
все псу под хвост. И значит – не по лжи.

3.

Разгадка карантинного письма
банальна: в никуда – из ниоткуда.
Здесь вместо Музы царствует простуда.
Или Холера. Или же Чума.

(Последнее, конечно, не весьма
желательно, но, впрочем, врать не буду –
давно все в прошлом; это как бы ссуда,
рус. лит. ее всучает нам сама,

надеясь после получить проценты
в виде сонета, вирэлэ, сирвенты.)
И снится здесь один и тот же сон:

Прошедшие сквозь все эти заставы,
Проколотые письма так шершавы,
Что не щадят мой нежный афедрон.

4.

– У подлого сословья скорый суд:
холерные бунты, самоуправство...
– Хлориновую воду в доме Фавста
Петровича Макерского дают
безденежно, я слышал.
– Верно, врут:
надворный и безденежно?
– Приют
для бедных он открыл, однако ж.
– Баста!
заморские, еще скажи ты, яства
к хлориновой в нагрузку!..
Знаешь, тут
совсем иные принимают меры.
Схватились двое пьяных. “Я Холера”, –
кричит один. Другой ему – в торец,
сказав лишь: “А я Доктор”. После – чинно
пошли опять в кабак, где медицина
и восторжествовала, наконец.

5.

– По двадцати рублей за четверик!
– Чеснок?
– Чеснок!
– А был по восемь гривен.
Торговец – он становится игривым,
чуть в планы Провидения проник.
– Ты сам когда заглядывал в Требник?
– Вчера: мы Божий гнев – да не отринем.
Послушай, Маш...
– Нет, ты послушай, Гриня:
берем по двадцати.

– А мой мужик
все дымом можжевеловым светлицу
окуривает, слышь?..