вращаются из многодневных маршрутов, самое главное – чтобы к приезду была истоплена баня. После разгрузки имущества и проб – первым делом все направлялись в баню. А ведь приезжают измотанные, грязные, прокопченные дымом костров, со стертыми ногами и всевозможными болячками и царапинами. И вот... заходишь в парную с предварительно запаренным березовым, ароматным венечком и, плеснув на камешки кипятка, начинаешь потеть. Вначале пот проступает капельками, потом бежит ручьями и, когда тело уже прогрелось до нужной кондиции, начинается самоистязание: вначале веничком прогреваешь измученные болотными сапогами ноги, потом очередь доходит до остальных частей тела и, когда оно приобретает цвет вареного краба – пора остыть. Обычно рядом с баней речка, в которой вырыта яма. В любую погоду выбегаешь на улицу и... в яму. Тело пронизывает множество колючих иголок! Будто удар током. Полежал немного и... снова в парную. И так несоколько раз. Лучший вариант, когда после баньки тебя ждет “запотевшее” после речки пиво! Романтика!!
На все это действо уходит два-три часа. Уже со стороны кухни звучит рында, которая по наследству передавалась от одного начальника партии к другому. Пора на ужин. Выходишь из бани, как новенький: весь в чистом, тело, с которого смыта вся накопившаяся за маршруты грязь, дышит всеми открывшимися порами, просто душа поет.
Поэтому в предыдущие годы, когда выезжали в поля на четыре-шесть месяцев, необходимым атрибутом базы любой геологосъемочной партии являлась добротная баня. Ее строительство всегда входило в состав сметы.
Однако единственным недостатком полевых бань является то, что они имеют нехорошие свойства – неожиданно возгораться и даже сгорать до основания. Но это, видимо, издержки. Поэтому всегда, или почти всегда, находилось время и желающие восстановить из руин такое ценное сооружение.
Первая геологическая баня, с которой я познакомился и пообщался по приезду на Сахалин, была баня на речке Сучковатой, недалеко от поселка Ожидаево, где располагалась база Западно-Сахалинской партии, которая дорабатывала последний полевой сезон. Это была чудесная баня! Она была сложена из плотно подогнанных бревен, с хорошей парилкой и стояла прямо на берегу Сучковатой, в которой с помощью запруды был организован маленький бассейн. Сезон был тяжелым, маршрутные отряды и пары уходили в отдаленные уголки площади на двадцать-двадцать пять дней. И когда все собрались в конце месяца, банные дни продолжались до следующего многодневного маршрута или, как мы называли “выброса” помогая восстановить силы.
Но в конце сезона наша баня была “опошлена”. Дело в том, что наш бессменный шофер по кличке “Рыбонька”, который все лето вел правильный образ жизни и не пил спиртного, взял и ушел в загул, а проще говоря, запил. До отъезда партии в Южный оставались считанные дни, нужно было срочно принимать меры. И мы, под руководством начальника, отловили Рыбоньку, который не мог передвигаться, и... заперли его в бане, превратив ее в полевой вытрезвитель. А, чтобы он не голодал, оставили ему еды. Через три часа, которые он спал на полке в парной, со стороны бани вначале пошел сильный шум, потом зазвучали маты и вопли:

– Изверги! Фашисты! Выпустите меня!
Зная, что в маленькое окошко “отрезвляемый” сам выбраться не сможет, начальник к вечеру проявило милосердие, предварительно затребовав с Рыбоньки обещания не пить до Южного, выпустил его на волю.
Эта баня уцелела от пожара и на следующий год, разобрав ее, мы перевезли все запчасти на речку Новоселку, где сроилась база новой – Кутузовский партии. Здесь мы ее собрали на берегу глубокого ручья. По качеству пара и другим банным параметрам она оказалась хуже. Видимо не нашлось классных специалистов, специализирующихся в подобных строительствах.
На следующий год базу партии было решено перенести на восточное побережье, в поселок Фирсово. Учитывая, что из глубокого ручья быню вытаскивать было трудно, мы ее просто бросили, тем более, что в Фирсово стояли старые японские дома, которые при разборке давали массу добротного строительства палаток на баню. Для бани мы набрали необходимое количество сухого, как порох ровного, гладко обструганного бруса. Поставили его на буружку небольшого озера, которое больше было похоже на болото. Но это было не так существенно. Баня верой и правдой прослужила нам весь полевой сезон, помогая излечивать натруженные спины, ноги и приводить весь состав партии в рабочее состояние.
Наступила глубокая осень. Маршруты окончены. Время собираться домой. В день закрытия сезона, когда готовился праздничный ужин, напоследок решили истопить баню, поручив это торжественное дело одному из оставшихся рабочих. Так как поваров уже уволили, ужин готовили ИТР. Днем раньше отрокотал один из сильнейших, осенних штормов и мы для украшения стола на пляже набрали выброшенных крабов, ракушек, морской капусты и прочих морепродуктов. В погребке остывали закупленные заранее водка и бутылочное вино. Настроение у всех приподнятое – послезавтра домой.
И вот, когда уже было почти все готово и можно было идти париться, выходит из кухни Гена Акимов. Раздался громкий крик: “Баня горит!” Все бросились в сторону бани, хватая по пути пустые пожарные ведра, но... все было напрасно! На месте бани полыхал большой пионерский костер, выбрасывая языки пламени высоко в воздух. Тушить его было бесполезно! Через час от бани осталась кучка головешек, присыпанных слоем пепла.
Закрывать сезон пришлось, не попарившись, и в одном из тостов мы, подняв рюмки, добрым словом помянули нашу баню.
Базу следующей – Пилевской площади строили на берегу реки Орловки, на месте брошенной колхозной дойки, разбирая строения. Для бани также отбирали самый хороший брус. Специалисты построили ее прямо на берегу реки, рядом с глубокой ямой. Парная была классной. Она долго радовала наши тела и души после каждого выброса. За лето брус и мох, которым мы прокоптили все швы, высохли до состояния пороха. До конца сезона оставалось около месяца. И приключилась очередная беда. Весь состав партии собрался на базу в конце месяца, для подготовки к отправке проб и камеральной обработки материалов. Баня топилась ежедневно. В один из таких банных дней часть ИТР собралась вечером, в одной из палаток. Сидим “пишем пулю”. За палаткой густая, темная ночь. Выхожу из палатки “за угол”, смотрю, – на месте бани зарево. Громко кричу: “Пожарная тревога! Баня горит!”