НОКТЮРН

Синий фонарный столб.
Свет, как следы от стоп
Лунного великана,
На тротуары лег.
Словно огромный сверчок,
Отбившийся от каравана
Звездных комет и стрел,
Песню свою запел.
Душу мою укрыл
Шелковым одеялом
Из моих детских снов,
Из моих детских слов...
Пара бесплотных крыл
Над головой порхала.

Владимир ПЛОТНИКОВ

* * *

За околицей у перелеска
День-деньской не гаснет суетня.
Санками и лыжами до блеска
Укатала горку ребятня.

Вверх ползком, зато потом – стрелою!
Миг полета чудно несравним.
Я стою в сторонке под горою,
Скован притяжением земным.

Мимо мчит сопливая ватага –
Только снежной пылью обдает.
Не беда – слететь на дно оврага,
Все еще до свадьбы заживет.

* * *

Ученый муж, он не объелся груш,
Когда твердит восторженно и длинно
О красоте и грации змеиной,
Где всякий жуткий домысел – досуж.

Был мудр Создатель в промысле своем,
Являя миру разномастных тварей.
Одних мы предпочтением одарим,
Других – без сожаленья обойдем.

И в круге тех привычек и страстей
В одном доныне остаемся схожи:
Невольный холодок бежит по коже
При виде красоты ползущих змей.

* * *

Хоть вплавь пускайся от крыльца –
На славу вьюга погуляла!
Не видно что-то храбреца,
За кем тропинка бы петляла.

Чего уж там! Не привыкать.
Через сугробы двину лихо.
Никто не станет упрекать,
Что пробираюсь слишком тихо.

Из окон мне глядит вослед
С усмешкой заспанный народец.
Мне до него и дела нет,
Какой ни есть – первопроходец.

* * *

Мечтаю бросить все дела,
Диван облюбовать.
И чтоб в ночи метель мела,
И свет не зажигать.

Хочу забраться в глухомань,
В избушечный покой.
Вставать в предсолнечную рань,
Разбуженный строкой.

Представлю – по морю плыву
К покинутой земле.
Где люди добрые живут
И помнят обо мне.

Анатолий КОНОВАЛЕНКО

ВСТРЕЧА НА ТРОПЕ

В этот день мне выпал очень длинный и тяжелый маршрут. Рабочим со мной шел Вася – бывший школьник гренадерского роста. По его словам бывалый таежник и заядлый турист. Для него это был первый геологический маршрут, а моей задачей было “прокатить” его и проверить на стойкость. Для отпугивания диких животных, по технике безопасности, у меня было ружье и пару дробовых патронов к нему. Ружье было старенькое и с характером – могло иногда не стрелять. Возвращались мы поздно, уже медленно надвигались сумерки. От усталости гудели ноги, а в голове мельтешило одно желание – поскорее добраться до лагеря, попить крепкого, горячего чаю и спать, спать, спать. Двигались мы по звериной тропе, которая сильно петляла, сгибая густые заросли кедрового стланика. Я шел первым, Вася плелся сзади, часто отставая и, похоже, мало соображая, после тяжелого дня. Было уж темновато, когда тропа, очередной раз обогнув кусты стланика, вышла на берег небольшого озера. Я уже шел, больше всматриваясь себе под ноги, чем по сторонам, чтобы не потерять толпу. Пройдя метров пятьдесят по берегу озерца, неожиданно перед собой услышал рев медведя. Я резко остановился и застыл. Впереди на той же тропе в нескольких метрах от меня стоял крупный медведь и смотрел в мою сторону. Через несколько секунд мне в спину ткнулся Вася он, видимо, уже ничего не видел и шел по инерции.
С такой медвежьей наглостью я столкнулся впервые, обычно они убегали первыми. Вспомнив наставления Салина, который был когда-то моим наставником, я начал во все горло орать на медведя, не выбирая выражений, в надежде, что тот сойдет с нашей тропы первым. Длился этот монолог минуты три. Медведь стоял как вкопанный и молча смотрел на меня. Надо было принимать экстренные меры. Ружье висело у меня на плече не заряженным, патроны лежали в кармашке рюкзака.
– Вася, – говорю, – достань из кармашка рюкзака патроны.
– А ты что, стрелять собрался?