Александр ВЕДЕНЕЕВ

МОЖЕТ БЫТЬ,
ЧЕЛОВЕК...

БОЛЬШАЯ УДАЧА

Жесткой полки вагонной привычный массаж.
Примеряется к времени мой персонаж,
Без вниманья оставив супругу,
Что во сне пробирается на променаж
По просторам лазурного юга.

– И какое быть может крушенье, – сказал
Простодушный поэт, оставляя вокзал, –
Если в поезде столько народу?..
...И однако, крушенье разбило ладью
Вдохновенья. При чем тут в ладу – не в ладу
Был с собой? И в дремоту, как в воду.

Столп огня досягнул от земли до небес
(И приснится ж такое в дороге),
И в тоннеле соседствует ангел и бес,
Глас поет: “Вино-ваты-ее мно-о-ги-и...”
Вылетают из окон квартир лежаки,
И на них волосатики и плешаки,
Души снулые, словно в колыбках,
Все различия следуют в это жерло
Грешник, праведник, – всем пожилось тяжело, –
Со всеобщей на лицах улыбкой.

И герой просыпается вдруг, и звезда
Благовествует, – выдохлась бед череда,
Будто поезда поступь, удача тверда.
...Как лопух изобилен в предместье!
“Остановка в Воронеже десять минут”.
Что есть время? Потеря, какой не вернуть,
Может быть, так и жить интересней.

Что нам время? Любители мы кочевать.
Поезжане уже улеглись почивать.
Глушь какая, однако, Воронеж.
Неужели одна из российских столиц,
На которых словесность России стоит?
Едешь, едешь, – и жизнь проворонишь.

Кто здесь?
Бунин,
Платонов,
Никитин,
Кольцов, –
Из своих новожилов, своих огольцов, –
Имена, корифеи со славой.
Так – с тобой и со временем выиграть спор!
Пусть сереет, как пошлость, шершавый забор,
Рельсы пусть склеротически ржавы.

Он свой путь, как в чащобе зимой, пробивал,
Чьи-то души замерзшие отогревал,
И немалого, впрочем, добился:
Равнодушную жизнь потревожил чуток,
В новостройке заробил мещанский куток,
И себе позволяя, влюбился.

Впечатлительный с детства, отличник всегда,
Про таких говорят, что заела среда,
А скорее юдоль без надежды.
Почему-то свободе лишь дай слабину –
Силы темные вмиг призовут Сатану,
Вий подымет тяжелые вежды.

...Ах как больно глазам – веки свет разорвет! –
То начальник чугунки со свитой идет
Генералом по мокрым окопам.
А понеже начальство сюда снизошло –
Жди события. Если уже обожгло –
Ночь остудит прохладным потопом.

Если маятной ночью к тебе невзначай
Проводница, – что хочете, кофе иль чай? –
Не смущай ее. Что-то случилось.
Мегафон в чистом поле вопит бирючом,
Новый веник, попутчики, тут не при чем, –
Все у нас загнивает, как силос.

Почему не играют тревоги отбой?
Все встревожены, злы, некрасивы собой,
Неразбуженная при обходе,
Спит жена, как ямщик позабытый в степи.
Повторишь забытое: любимая, спи...
Спит прекрасно при всякой погоде.

На коленях при свете неверной луны
Он прощения просит у верной жены
За мучения жизни тягчайшей,
За такой беспросветный для совести путь.
Привыкали к своей колее как-нибудь,
И гордились – особою, нашей,

Жаль жену. Поезд следует обиняком,
Сердце бьется, как раньше писалось, зверком.
Станцион, где торговки зевают
И ни что не меняется.
“Что там стряслось?”
И ответ, словно голою пяткой на гвоздь:
“И чего только тут не бывает...

Вот из Каменки правитесь, там в аккурат
Уж второй пассажирский накрылся подряд,
Говорят, два вагона в скорлупки.
Тесть лошадку запряг, любопытный старик,
Поглядеть... мясорубка кругом, говорит,
Так дрожит, что не свить самокрутки”.

В оживление жизни ты верить устал,
Поглядеть на тебя – не Святой Себастьян! –
Изнутри же изрядно изранен.
Сколько в жизни надрывной затрачено сил,
Чтоб на грани сказать: “Аки наг, аки сир,
Уходящий пришедшему равен”.

Воплощением лозунга “Эх, навались!”
И “Даешь конкуренцию!” – в кассы рвались
Пассажиры на Курском лавиной.
Повезло с опозданье минут на пяток,
Жизнь вошла в них, по коже крутой кипяток!
Пофартило с кассиршей ленивой.