лучше: никто не мешает и ни за кого не отвечает в случае чего.
Старики тревожились: “Поди уж хватит этак-то, поди уж на всю жизнь накопили”. Нет, не хватит. Капитал нужен. Степан задумал построить сыну кожевенный завод (предприимчивый парень вырос), а потом вместе с ним обувную фабрику внукам, чтобы выпускать товар, такой, какой людям нашим нужен, дешевый и лучше заграничного. Заочно учится в университете. Иван, как и прежде, с интересом слушал зятя, сложа ладони между колен под столом, в знак одобрения кивал головой. Настасья слушала с приоткрытым ртом и тихо, сама того не замечая, повторяла: “Ага”, “Ага”, “Ага”. Прослезилась от умиления, потом насмелилась, спросила:
– Степушка, Мишкина с Гришкиной семьи бедствуют: работают, работают в акционерном обществе, а ничего не получают, больше на огороднем живут, как при колхозе, то в тайге орех добудут, черемши нарвут, ягод насобирают, на озерах рыбы наловят, продадут, одежи купят. Мясо на базар и на базар. Жить как-то надо. Мы с пенсии помаленько отделяем для ребяток. Раньше-то на детей как на кормильцев надеялись, а счас заботу о нас государство на себя взяло. Вон как обернулось. Да их хоть самих корми. А у нас денег скоко вы дали не сосчитать, охота подмогчи, а как: деньги-то не свои, от вас. Что вы подумаете тогда? Как нам теперя?
Иван локтем толкнул жену в мягкий бок, шёпотом на ухо сказал: “Что прибедняешь-то? Раз есть чем торговать, значит, не бедствуют”. Степан покрутил головой и ответил на больной вопрос, чтобы не беспокоились, они с Мариной будут даже рады, пусть распоряжаются теми деньгами как своими. Но на месте Михаила и Григория завел бы свое дело: на глине живут, как по деньгам ходят, и дорогостоящий кирпич за пятьдесят километров со станции возят. Иван в газете читал, что в Канске кирпичный завод за границей купили. Это ж дорого. Степан пояснил, что за границей покупают, чтобы, за покупками съездив, побывать за границей не за свои деньги, а наши и лучше, да пинают. Иван смутился. Марина, отцова и материна гордость: не кого-то, а их дочь полюбил такой человек, переводила благоверный взгляд голубых глаз то на мужа, то на отца, то на мать, моложавая, с теми же ямочками на румяных щеках. Настасья, сгорбленная, по-старушечьи повязанная белым платком, преисполненная чувствами благодарности, вылезла из-за стола, подошла к зятю сзади, поцеловала его в седеющую макушку, погладила по голове, как когда-то гладила своих малых детей. Он нежно приклонился к ее груди. Мишка с Гирькой за столом молчали, только слушали.
Всего две ночи и один день погостили они: много дел. Уехали рано утром. Дорога длинная, В полдень Иван случайно на улице встретился с Мишкой, хотел просто поговорить, но не успел и рта открыть.
– Ну, как тебе новый русский? – спросил Мишка с ухмылкой.
Иван не понимал.
– Степа! – громко уточнил сын.
Ивана взорвало, ему стало жарко, как в бане перу поддали. Оправившись от потемнения в глазах, он схватил Мишку за ухо, пригнул к земле.
– Вот тебе Степа. Вот те новый русский! – оттолкнул, вытер вспотевшие пальцы о полу пиджака и зашагал, не чуя ног и дорогу. Совсем заколебали. Дома, до предела обиженный, больной, в чем был, в том и сел

на кровать подлее двери. Хотел сказать Настасье о случившемся, облегчить себе душу, но следом прибежал Гриша и на него:
– Ты отупел что ли? – и матери. – На улице при всех Мишку за уши отодрал. Как раз дети из школы шли, глядели, смеялись, а Синька с ревом бросился к опозоренному отцу.
Иван, как подброшенный, соскочил с кровати:
– И ты еще! – схватил Гришку за бороду, как козла, вытянул в сени, отпустил, вернулся, со злостью захлопнул за собой дверь, уединился в горнице. Испуганная Настасья поставила ухват у печи, так и не достав чугун со щами, последовала за ним.
– Че с тобой, Ваня? Сбесился ли чели? Отродясь сынов пальцем не тронул.
– Че! Че! Гледи дак и тебя отдеру за че-нибудь!
– Дак их-то за че?
– За че, за че? Они знают за че. А не знают, так пусть знают. За че.
Он выбежал из избы, не помня как, в дровиннике под крышей сел на что-то, огляделся вокруг потемневшим взором, понемногу приходил в себя. Не было печали, так черти накачали. В верху в синиве плыли холодные льдины. На месте убранной навозной кучи под предводительством огненноперого петуха курицы лапками корябали землю. Кормят их зерном, а им еще червячки, букашечки, козявочки требуются. Дети видели ту сцену. Им она запомниластся на всю жизнь. Саньку жалко: может захворать от нервного потрясения. Подступила тоска по Степану и Маришке. Где-то они сейчас едут?
Настасья покликала есть, сама надела фуфайку, повязалась серой шерстяной шалью, в белый чистый мешочек положила свежих пирогов, собралась к Саньке. Иван не сел за стол: все равно кусок в горло не полезет.
Вместе пошли к внуку.

г.Сосновоборск, Красноярского края