Я обречен на Большую Медведицу
и на Полярную.
Эта звезда для слабеющих
очень опасна.

3.
Ушла Медведица.
Пускай она уходит.
Пургой заволокло, но знаю по следам:
все остается нам.
Созвездий хороводы.
И то, что здесь сейчас,
и то, что будет там.

4.
Затянуло Медведицу белым огнем.
Друг от друга мы с ней
никуда не уйдем.
Здесь клубятся, искрятся,
сгорают миры.
И захочешь уйти –
не уйдешь от судьбы.

5.
Давным-давно на юге
в клумбе черной
дремал в росе пион,
на полночь обреченный.
Так это далеко,
что камни поседели
от звезд Медведицы,
от Музы, от метели.

6.
Ковш звездный льет под утро
звезды в звезды.
В свечении небес купается луна.
Я медленно вдохнул
холодный хрупкий воздух.
Но не хочу идти
в реальность лжи
из сна.

7.
Сползла Медведица
с обрыва светлой ночи.
Пространство вымерзло,
и слышен чистый хруст.
Я не заметил, как
меня лишили боги
ошибок юности –
огня в кристалле чувств.

8.
С улыбкой узнаю
В себе велеречивость.
Мы обусловлены всем тем,
Что есть без нас.
Ковшом тяжелых звезд
Изогнут прутик ивы.
Изогнут временем
Рисунок мудрых глаз.

Елена ЯГУМОВА

* * *
Солнце холодное – вот, что нашла в феврале.
Зимнее солнце. Норильск – ледяная пещера.
Только и света – сверкающий лучик химеры,
переливаясь, сверкает на льдистом стекле.
Только и песен – обрывки обманчивых снов.
Тянутся тени к луне и никак дотянуться
                                                                      не могут.
Дни без друзей, без тепла, без любви, без стихов
режут мне сердце и льдами кристальными
                                                                      дрогнут.
Это в России, под Пензой, в сугробах очнулась
                                                                      весна,
личиком тёплым безбровым уткнулась
                                                   в пушистые вербы.
Пахнет по-детски молочным и сладким она.
Но телогрейка в груди ей по-бабьи тесна,
чревом набухла – беременна мартовским небом.
Это в Египте ночами седой Водолей
жгучий песок орошает живительным Нилом,
это в Египте, а наша Праматерь Ночей
приворожила к Полярной Звезде Енисей,
в ось мировую его позвонки обратила.
Это в Фессалии лёгкий, как свет, мотылёк
выпростал парусом крылышко в кудрях Хирона.
Сириус вышел. Дождит. И в лесах Пилиона,
лист прошлогодний прошив, приподнялся росток.
Тихо раскрылась ночная рубашка цветка,
капли дождя закатились в глубокую ранку...
Что ж теперь мучиться, если и мне спозаранку –
призраки солнца и трель домового сверчка.
Что ж теперь мучиться, чем мой февраль
                                                                      виноват,
если все солнца его бесполезными выпиты
                                                                      льдами,
если и я бесполезна, как лёд, как стихи, как закат,
если мой Бог между тьмою и тьмою распят,
если мой ангел-хранитель устало поводит
                                                                      крылами.
– Что же, мой свет, проходи, я тебя накормлю. –
Свечку затеплим, послушаем вместе кассету,
как у славян, у язычников славили лето,
кукол соломенных жгли, а я сердце спалю.
Душу распну между небом и горькой землёй.
Факелом вырвусь, предстану косматой кометой.
Ты помолись, помолись обо мне над золой.
Жезл одолжи у славян, перевитый лозой.
Кругом солярным языческим шествуй за летом.

* * *

Братьям

Если долго идти на закат –
ты не бойся, не тысячу лет –
непременно увидишь тот сад,
где под мальвами дремлет рассвет,
где на глиняной белой стене
зыбь змеящихся бледных теней
набросала луна в полусне
и забыла о сказке своей;
где тропинка песчаным ручьём,
от калитки мелькнувшая в сад,
вдруг сливается с лунным лучом,
не заметишь – не выйдешь назад;