XI
Смерть для всякого, вроде отца,
Бойсь и не попадайся.
А война для добра молодца –
Точно рис для китайца.
Но всему наступает предел:
Пресыщение крови
Или кровью... Ты цел, пока цел,
И здоров во здоровье.
Кто, когда написал “Валерик”?
Михаил? да, поручик.
Как находит язык на язык
В катастрофе падучей.
В этой грозной, угрюмой резне
Нет ни умных, ни правых.
Но приходят, приходят во сне
Тени воинов безглавых,
Вклочь изодранных минным огнём,
Обгорелых, безносых,
Об отмщении – лишь об одном –
Их немые вопросы.
Почему, для чего, для кого
Они в муках казнимы?
Может призрак врага Самого
Взмыл из бездны за ними?
Два языка, два мира, две тьмы
Захлестнулись и рвутся...
– Зарекаться сумы и тюрьмы,
Но в безумье уткнуться
Суждено, видно, нашей душе?..
Миша выпил понуро.

– Поздно, братец мой, поздно уже.
Опоздала скульптура!

XII
Не спадай раньше срока с лица.
Расскажу – в нашей роте
Службу мыкали два близнеца,
Кержаки по породе.
Как-то “духи” вдоль минных заград
Для затравки пустили
Дочь свою же... Такой вот парад!
Жизнь и смерть – или-или...
Та идёт ни жива, ни мертва,
Очи – карие сливы,
В бок косит и ступает едва,
Озираясь пугливо.
Ждём – иль наша растяжка рванёт,
Или их... Замирает
Всё в груди. И гнилой оборот
Дело в миг принимает.
Наш близнец, по прозванью Верста
Не сдержался, скаженный,
Встал по грудь над стеной блок-поста
И орёт, как блаженный:
Мол, куда, растаку мать, идёшь?!
Дура, жить надоело!
Дуй назад, пропадёшь ни за грош!..
Чья-то прорезь прицела
В этот миг изловила его,
Грянул медленный выстрел,
Он рукою взмахнул и... того,
Будто рюмочку выпил,
Рухнул навзничь...
С дырой между глаз...

Прямо под ноги брата.
Вот такой невесёлый рассказ,
Но суровей – расплата.
Брата брат и омыл, и одел,
И во гроб упокоил,
И отправил в родимый предел
Груз и горе лихое.
Он, живой, словно тоже погиб,
Словно что-то сломилось:
То замрёт, не надев сапоги,
То вдруг выронит мыло,
И глядит непонятно куда.
А когда оклемался,
То в глазах – как со снегом вода,
Ледовитая масса.

Близнеца меж собой стали мы
Называть – Половинкой.
Замкнут, сгорблен под ношею тьмы,
Всё поигрывал финкой,
И, в оптический глядя прицел,
Всё высматривал “духов”.
Страшно, Павел, ты цел – пока цел.
Чуть ослаб, и – разруха.
Неделимы мы. Нет половин
У любви и у веры.
Воин во поле проклят, один, –
Рыцарь, гордый без меры.
Вскоре выслали в тыл близнеца,
Он, как пёс одержимый,
Убивал, убивал без конца,
С равнодушьем машины.
Ждал часами единственный миг –
Гулкий щёлк перепонок...
И не важно – девица, старик
Или даже ребёнок.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
На бесчестье ответим враждой,
Местью на вероломство?..
Слишком простенько, Паша, постой,
До безумия просто.

XIII
Аня, Аннушка, ангельский свет,
Слёзы вытри украдкой,
Поглощает зияние бед
Душу всю без остатка.
Но светло тебе, ты не одна,
В сострадании дивном,
И высокая правда видна
В зле неисповедимом.

Не избыть, не отплакать того,
Что огромней, чем горе.
Лучше спой! Ничего, ничего,
Всё уладится вскоре.
Лучше деверю тихо подай
Тело ладной гитары:
Степь да степь, Волга-мать и Валдай,
Черноокие чары!
А затем – фронтовая печаль,
Исаковский, Фатьянов...
В песне русскую душу не жаль.
Так в глуши океанов
Не погибнет свободный дельфин.
Вновь плывём на свободе!