Юлия СТАРЦЕВА
КИПАРИСОВЫЕ
ЧЕТКИ
“Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную!”
– с коротенькой молитвой – призыванием имени Господня скользит по нитке
деревянное зернышко, одно из ста пятидесяти. Кипарисовые четки – гладенько
обточенные монастырскими умельцами, темно-коричневые, с особенным блеском
– отполированные пальцами; пахнут они смолистым деревом и чуть-чуть ладаном.
Благословил их батюшка Василий – пожаловалась ему на мерзость дорожных
впечатлений, в пост особенно непереносимых, духовный отец на миг задумался
и осенил крестом новенькие четки.
Так и лаврские мои дни – нижутся бусина за бусиной, осененные молитвой.
Зыбкость имперских декораций странного города, лгущего во
всякое время, – сбылось над ним пророчество: “Петерсбурху быть пусту!”
Суетливые толпы развоплощены более, чем тени великих... Декабрьским вечером
иду по Васильевскому острову – мутным золотым пятном светится в ветренных
сумерках Исаакий – неподвижный ориентир.
У меня есть смутное предчувствие относительно роли Санкт-Петербурга в
последние дни: город Нави (Н а в ь, “тот свет”, – какое созвучие с Невой)
в час, когда все реальное подвергнется распаду, проступит на “свивающемся,
как свиток” фоне как несомненная твердыня “того света”. Коли Петербург
мистичен и ирреален сейчас, сравнительно с плоско-материальными местами
России, то “навыверт” он явится прибежищем для последних христиан, градом-ковчегом,
новым Китежем...
А вот полуразрушенную Екатерининскую церковь венчает ангел, в лесах (прихотливая
ритмика строчек Блока: “Ангел, гневно брови изламывающий, || Два меча
– два луча скрестил в вышине...”), а на колокольне золотеньким пятнышком
– недавно водруженный крест. Помолилась этому пятнышку. Ни в одном городе
распятой России нет такого обилия ангелов – и это намек на “незримый мир
духов”, на полу-светность града Петрова...
...Здесь всё – на грани яви и сна; но вот в конце Невского
проспекта – точка покоя, незыблемой реальности. Александро-Невская лавра.
(На Васильевском острове тоже есть тихое прибежище покоя: часовня Блаженной
Ксении Петербуржской на Смоленском кладбище.)
Место возлюбленное! В лавре почивают два великих пророка, два мученика
правды: Федор Достоевский и владыка Иоанн (Снычев).
...Сырой, гулкий благовест с колокольни Троицкого собора. О, эти сумерки шестого часа! Раздраженные колокольным зовом ко всенощной, вороны, унизывающие ветви старых деревьев над незаконным красноармейским кладбищем, кружат над большевицкими могилами и поднимают не грай, а стон и клекот, будто воют души комиссаров. Родного “кар-р” не дож-
дешься. Эти вороны – немецкие, прилетают сюда зимовать; в
лавру приходили по своим птичьим делам орнитологи, интересовались ими.
Появляются они в октябре, весной исчезают.
К трем благословенным кладбищам лавры: Никольскому, Лазаревскому и Тихвинскому,
– большевики добавили свое – прямо перед входом в собор. Растет тут гигантская
крапива и кривая, больная сирень из комиссаров Трилиссеров да революционного
финна Эйно Абрамовича Яхьи, который, переводя Ленина по льду Финского
залива, не догадался повторить сусанинский подвиг и довести вождя мирового
пролетариата до первой полыньи... Стоят два пугала на могилах – солдат
со штыком да курчавый комиссар с маузером, каменными бельмами ненавидяще
пялятся на собор, на богомольцев. Есть тут и пышные надгробия, из полированного
мрамора, искусной работы, с лепными венками, погасшими факелами и урнами,
– они украдены с могил позапрошлого века. Русские православные кладбища
безбожная власть закатывала в асфальт, устраивая на костях стадионы и
автотрассы... Чтобы уберечь кладбищенские скульптуры от государственного
разорения, а могилы – от сноса, в советские времена благочестивые люди
писали краской на стенах склепов: “Могила посещается” – и дату. Я другой
такой страны не знаю, где даже после смерти человеку не дают покоя и крадут
последнее – могилу. Да ведь и ради пафосного погребения питерских “пламенных
демократов” на Никольском кладбище лавры были снесены четыре могилы XIX
века, – по сути дела, их новорусские гробницы явились продолжением так
называемой “коммунистической площадки” перед Троицким собором .
...“С утра я скорбен, а к вечеру уныл”, – так шутил последний
Оптинский старец о.Нектарий. Нередко приходит ко мне угрюмый помысл, что
Страшный Суд уже состоялся над миром (Ленин и был истинным антихристом,
разве нет?), а мы – люди века сего – давно оставлены Богом из-за нашей
ничтожности, бездушия: “живите себе, как знаете”, выбирайте своих самозванцев
в президенты и патриархи, суетитесь, загаживайте землю, плодите уродцев...
Но это нашептывает бес уныния.
Не отнят Покров Божий над бедными селеньями, и не погибнем до конца, –
за нас молятся святые Царственные мученики и сонм новомучеников и исповедников
Российских. Они взяты в золото и киноварь иконы, а значит, не канула глухо
ни одна капля мученической крови, и каждой слезе ведется строгий счет
у Бога.
Скачать полный текст в формате RTF