Дмитрий КОНЬКОВ
МИЗАНТРОП
Макар не любил людей. Можно даже прямо сказать: он их ненавидел.
Нет, не подумайте, что это была та заурядная ненависть, которую испытывает
временами каждый из нас, придя вечером с работы домой. Мол, да провались
это такое-разэдакое общество в тартарары, хочу на необитаемый остров.
Нет, ненависть Макара была значительно глубже, обширнее, так сказать.
Мы, прибывая в соответствующем расположении духа, злобствуем и сквозь
зубы материм все человечество в целом и некоторых его представителей,
доставших по самое не хочу, в частности. Макар же пылал жаркой и неугасимой
ненавистью по отношению к каждому из шести пресловутых миллиардов, как
к кровному врагу. Он ярился, презирал и содрогался от омерзения при виде
любого человечка, вне зависимости от пола, возраста и вероисповедания.
Столь чистой, прозрачной, артезианской ненависти в мире совершенно точно
не было аналогов, а потому Макар ее холил и лелеял, как самое сокровенное
свое достояние. Из эксцентричного хобби она превращалась в образ жизни.
Макар был необычайно благоразумен по жизни. Он не совершил ни одной крупной
ошибки; с ним не произошла ни одна из сотен глупых и трагичных случайностей,
после которых жизни нет, хотя человек еще продолжает иметь место быть.
Он был послушным мальчиком и стал примерным гражданином. Так что никаких,
вроде бы, причин для столь странного увлечения у Макара не было. А само
увлечение – было. Все такое странно беспричинное.
Однако, при всем при том, Макар отнюдь не был заурядным маньяком типа
хрестоматийного Мэнсона. Как мы уже сказали, он был весьма благоразумен
и хладнокровен для тупого кровопускания налево и направо. Если хотите,
это претило его врожденно интеллигентскому характеру. Как любое хобби,
ненависть Макара проявлялась в полную силу только, так сказать, в часы
досуга – то есть, когда он входил в свою квартиру и запирал входную дверь.
Жена давно привыкла к вечно кислому выражению макаровой физиономии и хамоватой
краткости высказываний – в этом он тоже не был оригинален. Так оно бы
и продолжалось вплоть до естественного конца, но нет. Однажды, спонтанно,
внезапно, неожиданно, вдруг, ни с того, ни с сего – Макара прорвало.
Некоторые объясняют подобные вещи какими-то льдинками, осколками зеркал
и прочими колючими предметами, которые, якобы, наподобие гриппа разносятся
ветром по миру и впиваются в различные уязвимые части тел. Мое мнение
по этому поводу такое: если, фигурально выражаясь, яблоко созрело, оно
обязательно и всенепременно упадет, при нынешней плотности населения –
почти стопроцентно кому-нибудь на голову.
В тот день, когда случилось это, Макар пришел с работы необычно бледный.
Его зримо потряхивало. Жена выскочила из кухни ему навстречу чем-то сильно
возбужденная, открыла рот, чтобы сообщить это самое что-то – и, увидев
его, тут же поникла. Нишкнула, так сказать. Жена Макара была вообще существом
тихим, сереньким, затюканным донельзя жизнью и мужем. Макар не дрался,
не пил и не скандалил – но
поживите из года в год с человеком, перманентно крысящимся
на всех, в том числе и на собственную жену – и посмотрим, как вы будете
после этого выглядеть. Жена Макара выглядела именно так, как от нее можно
было ожидать в подобных условиях. И вела себя соответственно. Поэтому
брезгливо-злобный взгляд Макара она вынесла, глазом не моргнув. Худшее
все равно еще только предстояло.
– Ты только посмотри на себя, – сдавленно прошипел Макар. –Ты вообще хоть
иногда в зеркало смотришься? И как оно, блевать не тянет?
Он протиснулся мимо нее, вжимаясь в стену, только бы не коснуться ненароком.
Жена Макара почувствовала, что на этот раз все серьезнее, игрой в молчанку
и косыми взглядами, как это обычно бывало, дело не ограничится. И действительно,
Макар, отойдя подальше, обличающе ткнул в нее сведенным от нервного напряжения
перстом и продолжал вещать:
– Я не говорю, что ты уродина, но считать себя даже симпатичной – какой
бессовестный самообман! Сережки, помадки, бусики – думаешь, все это блескучее
барахло делает тебя краше? Глубоко ошибаешься! Горбатого могила исправит.
Да твои попытки выглядят просто смешно. Посмотри на себя со стороны, эти
твои морщины, шелушащиеся руки, клочковатые волосы – господи, имея столь
неприглядную внешность, и даже не догадываться об этом, – что может быть
глупее? Так что, видишь, ты вдобавок еще и глупа, дура круглая, прости
господи, тупая подхалимка, что ты вот сейчас молчишь, и сказать-то нечего
в оправдание. У тебя, наверное, внутри пусто, как в барабане; где она,
твоя хваленая индивидуальность, ау, нет ее, даже на то, чтобы как следует
возмутиться, и то не хватает. Что я должен после этого думать, какого
мнения о тебе быть? Ничтожество, боже, как ты мне осточертела со своим
зазнайством и самолюбованием, одно слово – баба, а претендуешь на интеллигентность,
сначала осознай и проникнись, а впрочем, куда тебе, все, что я говорю
– один бисер, мимо ушей, да? Правда глазки колет?
– А сам-то, – слабо огрызнулась жена, поймав паузу в макаровых излияниях.
– И сам я, – неожиданно легко согласился Макар. – Я сам – дерьмо, согласен
и обеими руками за. Но о том, что я дерьмо, знают все желающие. Я свою
поганую сущность не скрываю, не маскируюсь, не лицемерю. А ты существуешь
в потоках лжи – врешь на работе, врешь дома, врешь друзьям, коллегам,
родичам, врешь мне, а самое главное – врешь себе. Каждый день ведь крутишься
перед зеркалом, чего-то там высматриваешь, а бревно в глазу – побоку.
Свекрови улыбаешься до ушей, а у самой губы сводит, я что, не вижу? За
новую шубку удавишься, мещанка убогая. Считаешь, прочла две книги, посмотрела
три филь
Скачать полный текст в формате RTF