Ирина СЕРГИЕВСКАЯ
СУЛЛА
De te fabula narratur.
О тебе речь идет.
– Проскрипции! Проскрипции!..
Подполковник Чухов проснулся. Наяву непонятный вопль обернулся скучным
вороньим карканьем. Была летняя ночь, в открытое окно отделения милиции
вползал жирный, ядовитый запах денежных купюр. Их накопилось в городе
столько, что запах денег источало все, даже ладан в церквях. Когда Чухов
не спал, он думал о деньгах, и вселенское, античное горе охватывало его.
Начальник отделения милиции не мог удовлетворить даже самые скромные прихоти
своей семьи честным способом, а взятки брать не решался из опаски, что
поймают. За трусость и паралич смекалки жена Чухова, Розалинда, часто
била его – как осатаневший партизан лютого врага, фашиста. Теща и сынуля-подросток
внимали мужественным стонам отца семейства с упоением прирожденных садистов.
Ясное дело, при такой жизни Чухов старался под любым предлогом остаться
на ночь в своем служебном кабинете!
Итак, он проснулся, вспомнил о деньгах и, не переставая думать эту горькую
думу, побрел на улицу, покурить. У крыльца увидел он подозрительную корзину
и предположил – пунктирно, сквозь унылые мизерные мысли: “Бомба”. Но не
успел Чухов обрадоваться перспективе славы спасителя улицы и вожделенной
денежной премии, как в корзине пискнуло что-то живое. “Не бомба”, – расстроился
подполковник. Он поставил корзину на освещенное крыльцо и осторожно вытащил
из нее тупоносого жалкого щенка. Но это было не все: на дне корзины нашлась
записка, и Чухов обескуражено прочитал ее вслух:
– Волчонок Сулла.
– Проскрипции! Проскрипции!.. – демонически закаркал с ближайшего дерева
единственный зритель ночной сцены, древний ворон-гуманитарий Феодор.
Точность ассоциативного мышления птицы Чухов оценить не мог, даже если
бы захотел. Он, как и большинство современных людей, знать не знал, откуда
взялось имя “Сулла”, и понятия не имел, что это за проскрипции такие.
Он вообще не любил длинных слов и правильно мог написать лишь одно: “Презумпция”.
Да и черт с ней, с презумпцией этой! Главное то, что явление Суллы встревожило
Чухова. Древо его всегдашних постылых мыслей о деньгах с натугой выпустило
два чахлых отростка-вопроса: кто подбросил звереныша и куда его девать?
Злоумышленников была тьма – абсолютно все граждане; даже дети, о которых
Чухов был вообще невысокого мнения, особенно после того, как раскрыл секту
малолетних убийц собственных бабушек. Из поистине неохватной группы подозреваемых
подполковник выделил старого знакомого, известного бандита по кличке Сивцев-Вражек,
ныне прославленного бизнесмена и политика. “Мстит за старое, – тоскливо
решил Чухов. – Намекает: мол, тамбовский волк тебе товарищ”. Но это была
ерунда, потому что Сивцев-Вражек думать забыл о каком-то ничтожном Чухове
давным-давно, когда стал депутатом Думы.
Подполковник внезапно прозрел: волчонка подбросили из зоопарка!
Надо упомянуть о непримиримой, долгой борьбе, которую отделение милиции
вело со своим соседом-зоопарком из-за клочка земли. Хитрый предшественник
Чухова водрузил там фигуру из березовых чурбачков – портрет мэра города,
подаренный неким скульптором-диссидентом. Понятно, зоопарк не мог прямо
потребовать, чтобы мэра спилили на дрова, и строил козни – одна другой
гаже. На памяти у милиционеров было нашествие голодных грызунов во время
последней денежной реформы и – как апофеоз ужаса – самоубийство пожилого
сурка, который повесился на бахроме шторы в отделе кадров. Подкидыш-волчонок
мог сойти за одну из соседских гадостей, но у Чухова сердце не лежало
к этой версии. Обрывки сказок о царских детях, подброшенных беднякам в
корзинах, болтались на древе пыльных мыслей Чухова, словно пестрые лоскутки.
Никто ведь так не жаждет чуда, как человек, воспитанный в безбожии! И
Чухов решил оставить волчонка покуда в отделении, а дальше – будь, что
будет.
Сулла рос, избалованный любовью стражей и нарушителей правопорядка. От
тех и других он часто выслушивал интимные, одинаковые признания: “Оба
мы с тобой волки, ты и я, я и ты!” Сулла был дитя, поэтому не мог оценить
философский смысл этой фразы и понимал ее буквально: все вокруг волки.
Правду подкидыш узнал от бродячего кота, когда пребывал один и забавлялся
ловлей своего хвоста. Кот грянулся на карниз с крыши, глянул в окно кабинета
Чухова и взвыл: “М-ма-м-ма-а-ня-а-а, волк в м-мен-ту-у-ре!”. Успокоившись,
кот объяснил, что “менты” и прочие двуногие называются “люди”.
– Последнее – во всех смыслах – творение Создателя! – горестно заметил
он, давая понять своим видом, что первое – безусловно коты.
Новость ничуть не умалила представления Суллы о самом себе. Он был великолепен:
среброшерстый крепыш с голубыми глазами, о которых завсегдатай отделения,
старый скупщик краденых ювелирных изделий, авторитетно сказал: “Сапфиры
самой чистой воды”. Но не выдающийся экстерьер был главным достоинством
Суллы, а веселый доброжелательный нрав. Никогда и никого волчонок не поранил
даже в шутку, никогда не зарычал, не нахмурился. Взгляд его был приветлив,
движения хоть и дерзки порой, но всегда осторожны, манера есть неспешная,
аккуратная. Почему он так хорошо воспитан вопреки полному отсутствию воспитания,
не удивляло никого из окружающих, с детства и на всю жизнь отравленных
пресловутым тезисом “Бытие определяет сознание”. Как сказал один уголовник,
наблюдая за Суллой: “Чтоб я так жил!”.
Жизнь у волчонка была, конечно, завидная: диван в кабинете Чухова, дворик
для игр и статуя мэра из чурбачков, на которую Сулла справлял малую нужду;
мясо из ближайшего ресторана гомосексуалистов – они хронически боялись
нападений фашиствующих натуралов и потому с восторгом взяли на довольствие
милицейского волчонка. От этой “гуманитарной помощи” перепадало и милиционерам
– кому на холодец, кому на котлеты. Сулла не знал, сколько людей обязаны
ему неплохой добавкой к скудному семейному рациону; он играл, ел и спал
– словом, наслаждался бессознательно своим идиллическим бытием, как положено
в раннем детстве.
Скачать полный текст в формае RTF