Владимир ЛЕОНОВИЧ

РУСЬЮ ПАХНЕТ

Дым вокзальный Русью пахнет.
Без билета на мели.
Над перроном как бабахнет –
реактивные пошли.
Отдалось, прошло со звоном
коридором звуковым,
пылью кислою, озоном
потянуло грозовым...
Человечек в чем-то сером
на скамейке МПС
сам к себе таким манером
вызывает интерес:
чиркнет спичкой – и втыкает
прямо в кожу – ничего! –
стоймя спичка догорает
на ладони у него.
Черные фигурки вдовьи
возникают, как в кино –
дальним планом – на ладони,
нечувствительной давно.
На ладонь и потылицу
не хватает коробка.
Как ежова рукавица
растопырена рука.
Что же в нем перегорело
за войну ли, за тюрьму,
если боли просит тело,
если все равно ему?
Паленины дух смердящий...
Человечек завалящий
озорно глядит в упор:
хошь еще, давай на спор!
И словесности изящной
далеко до этих пор.
Дым вокзальный Русью пахнет.
Что ни шаг, то край земли.
...Налетит, бабахнет, ахнет,
долго рушится вдали.

ЕНИСЕЙСКИЙ ГРУЗИН

Любезный сердцу генотип!
Хоть нос твой в первом поколенье
хакаска-мать укоротит,
но в третьем, всем на удивленье,
ту седловину взгорбит хрящ,
а глаз, мерцавший в щелке, в пятом
весь выскочит, круглогорящ!
И назовут дитя Багратом.
В крови раздор и непокой,
живые струи неслиянны –
и с кахетинскою тоской
глядишь ты на свои Саяны!
Ты вниз уплыл и там осел.
В седьмом – по тундре ты размазан...
Что ж так неласков Енисей?
Уехал бы... ах, не к хакасам!
В девятом – крепкий автохтон –
примчишься на санях в Дудинку
и в сумраке, как мех густом,
увидишь – деву-кахетинку!

* * *

Одна заветная? Их две
в моей болящей голове:
одна – земля, другая – небо,
и нет меня без них. И мне бы
небес не знать, землей не стать...
Неизмерима благодать:
ужели – третья? Быть не может!
Так значит, век еще не прожит?
Взбежал, как мальчик по лучу –
о как светло... как жить хочу...

Памятник

Себе – по праву и по нраву,
как повелось от римлян, – сам
воздвиг я памятник на славу:
о-хлопал стог и о-чесал.
На памятнике разумею
коровье слово обо мне:
Он был поэт, не гнул он шею
в рабовладельческой стране.
Когда что делал, знал и делал.
Брал в руки вилы и топор.
В страду отечества не бегал,
за недосугом, за бугор.
...Тут шелковое разнотравье
и земляника, и сольца –
нет слаще – от поту лица –
возвеселись, душа коровья,
трудами своего косца!

Властью Долга

Вещей священный распорядок
в житейский хаос превращен.
Мой век земной обидно краток,
но властью Долга облечен.

Она неявна и безвестна,
в заботах малых без конца...
Но ставить надлежит на место
стол, стул, лжеца и наглеца.

Незамедлительно и прямо.
Так действует пружинный спуск.
Так выгонял меня из Храма
под зад коленом – Иисус.