себя судьбе – и жизнь себе верну,
вернув сегодня к зябкому закату
наследственную черную лопату
в почти уже несрочную весну.

Владимир МОНАХОВ

* * *

Чувствую себя преступником.
Сколько загублено жизней цветов
в борьбе за тело женщины!

ЧАСОВИЗАЦИЯ

Самое опасное изобретение человека –
часы. Они показывают приближение
смерти. Как страшно:
сегодня каждый ребенок знает –
который час.

* * *

Только часовой увидел:
винтовка, словно
осиротевшая мать,
горько оплакивает пулю,
погибшую в сердце зэка.

* * *

– Вы самый плохой
поэт в России, –
сказали в журнале,
вернув рукопись.
Ушел счастливым –
впервые назвали
поэтом.

Юлиан НАДЕЖДИН

ДВЕ БУКВЫ

(Экспромт)

Памятью душу раню,
Рвусь сквозь чащобу словес.
Детство. Апрельской ранью –
Изморось... Та, что на “эс”.
Метя судьбой и карая,
В роще, смотрю, по лозе
Проседь пошла роковая –
Изморозь злая. На “зэ”.

ОПЫТ ЭПИТАФИИ

(Шутка)

Здесь лежу,
ужасно разговорчивый старикан, -
кстати,
камень, надеюсь,
выбрали какой подешевле? –
на камне, чую, стоит
ваш немытый стакан
средь незабудок,
что лезут,

поди, во все щели.
Здесь лежу я,
набриолиненный, как Чемберлен,
беспорточный наследник
спившихся графьев-горлопанов,
я, действительный и даже почетный член
Российской ассоциации графоманов.

Да, я финтил,
шумя на весь околоток,
как новичок-авиатор.
Неоднократно отхлестан
бешеной цензорской плетью.
Простите, чего не так сказал,
я, неизвестный автор,
умудрившийся осточертеть
своему, тугому на ухо,
столетью.

Олег БАЛЕЗИН

ОБЩЕЖИТИЕ

Мне шесть квадратов на Земле
отведено в пространстве сущем,
как пушке с ядрами в Кремле,
как зубру в Беловежской пуще.

ПОИСК РУССКОЙ РЕЧИ

Если ты – инфузория “туфелька”,
значит, я – сыромятный башмак.
Прохожу я, как в тютельку тютелька,
в речь турчанскую на бишбармак.

Ты в колодцах курлыкала, брошена,
я валялся столетья в полях.
Нас мешали с зернистой порошею
и с французским смешным: “О-ля-ля”.

На пустой оттоманке империи –
в изголовье повешенный серп –
мы следы отыскали и сверили.
Так и есть: родовые, как герб.

Ты развеяна спорами по ветру.
Я, земной, выхожу на большак
и ловлю в этом воздухе вспоротом
наше всё – сладкозвучье: “Бардак”.

* * *

И на пустых скамейках нету места.
Сергей Нохрин

В летнем кафе, задирая подолы зонтов,
сбрасывал ветер
                      стаканов пластмассовых стопку,
крошки сдувал и остатки раскиданных слов.
Значит, зима. Эту точку – прихлопнут.
Что ж так сквозит?
                  Видно, встречных потоков вражда
ходит в проеме
                   меж прошлым и нынешним веком,
или, точнее, меж тем, что родней навсегда,
и незнакомым, вбирающим будущим светом.
Голые стулья. Сидельцев на этой черте