вор в законе, срок и морок”.
Я сказал бы брату: “Брат,
на халяву хлорка – творог,
если сам себе не дорог.
Если ты не вовсе гад,
возвращайся поскорей
из-за трех своих морей,
чтоб успеть на девять дней,
не на девять, так на сорок
сороков календарей,
вшей, ножей и лагерей”.

От Курил и до Карпат
скалит зубы брату брат.

* * *

Я любил вас, прошедшие годы.
Я устал от любви и тоски.
Мне не надо великой свободы –
мне доносы писать не с руки.
Всё добро проходящим раздав,
я сижу на дощатом пороге:
есть бутылка, есть даже рукав –
можно смело протягивать ноги.

Валерий ПРОКОШИН

* * *

Дом культуры, советская хроника:
Тень и свет, свет и тень, тень и свет...
Жизнь, размытая взглядом дальтоника,
С четырёх до шестнадцати лет.

Как ночной мотылёк или бабочка,
Угодившая в тесный сачок –
Чёрно-белая Красная Шапочка,
Чёрно-белый Иван-дурачок.

Как “Титаник”, но с русскими ятями,
Выплывает сгоревший барак
И, скользнув по заснеженной памяти,
Погружается в сладостный мрак.

Свет и тень, тень и свет – это полосы,
Что бегут, и бегут, и бегут...
Чёрно-белые мамины волосы
Туго скручены в тоненький жгут.

Лента лжи извивается коброю,
Соблазняет нас красной ценой.
Мама верит в другую – загробную
Жизнь, которая будет цветной.

* * *

В декабре в России пакуют мешками пух,
Рубят ёлки, кормят из рук белоснежных мух,
Лепят баб и прошлое перетирают в труху.

В декабре Россия считает своих старух,
Роковым числом ранит память и режет слух,
Отзываясь болью – в груди и бессильем – в паху.

В декабре есть отличный повод уйти в запой:
Как-никак – сорок лет,
                                   и двадцать из них – с тобой,
Только с Музою – дольше
                                   (попробуйте спать втроём).

Меж столом и вечностью двигаюсь, как слепой:
Можно жить на ощупь,
                                   но выжить – только с толпой,
Потому что нельзя быть сразу рабом и царём.

Я всё реже плачу, всё чаще собой плачу
Палачу из прошлого? Хватит! Всё, не хочу!
Тормозни, ангелочек, у церкви, я здесь сойду.

Пусть последний нищий,
                                   припавший лицом к плечу,
За меня поставит копеечную свечу,
Ведь страшнее расплаты – разлука в Твоём саду.

Говорят, что время течёт, как река, на юг,
Отражая слова, и мысли, и всё вокруг,
Даже мёртвых людей, а вернее, их имена.

Почему на пороге смерти, вступая в круг,
Нас пугает младенца вздох или яблок стук?
Неужели так хочется жить, невзирая на?

* * *

Здесь, посреди российских жгучих зим,
Так сладко быть среди своих – чужим
И наблюдать за будущим с крыльца.

Здесь, где барак раскинул два крыла,
Вчера соседка Анна умерла,
Она была любовницей отца.

Здесь быт напоминает криминал:
Сапожник – спился, часовщик – пропал,
Фотограф ходит с дыркой под ребром.

Здесь в праздники для всех один закон:
Пить под гармошку адский самогон,
Разбавленный церковным серебром.

Здесь можно жить, но обморок тоски
Страшнее, чем у гробовой доски.
Сквозь щель в стене сочится нашатырь.

Здесь жизнь прошла, которую не жаль
Переписать на новую скрижаль
У запасного входа в монастырь.

Константин ИВАНОВ

* * *

Рассудок говорит, что смерти нет,
А сердце пустоту Вселенной чует.
Не видит ум небытия примет,
А сердце от небытия тоскует.
Рассудок говорит: бессмертья нет,
А сердце плачет, о бессмертьи плачет.
И только этот плач чего-то значит,
И в нем трепещет, поселившись, свет.