Но не было благословенья. И прерван полет.
И холмик смиренный,
и
холмик смирительный наш
иконой – крест-накрест –
в
глазах увлажненных плывет,
и даже Шопен переходит на свадебный марш.
РАСКАЯНИЕ В ЧАРОДЕЙСТВЕ
Я нарушил твой чувственный код:
начиная с крестца – пузырьком –
до дремучих подмышек, потом
от подмышек до паха – свой пот
я собрал. И жемчужную слизь
опрокинул в шипящий бокал...
И, лишь гости твои разошлись,
пей, голуба, с усмешкой сказал.
Ты не слушай речей колдуна,
что трясет над столом колтуном.
Ты не пей с ним, голуба, вина –
будешь вечно стоять за вином.
Как собаку пропавший приплод,
поведет через запахов резь
виноградный, раздавленный пот,
тот, в каком просыпаюсь я весь.
Мастер знает, на что он идет,
круговой разрывая запрет:
он затем и нарушил твой код,
что его самого не спасет
крестный ход и движенье планет.
Но за то, что он смел заступить
за предел первородных причин,
не его станут судьи судить,
а его – лишь Всевышний один.
СГОВОР ПТИЦ
Хлебную корку иль голову рыбью
чайки, почти что касаясь лица,
жрут, что ни кинешь, и только не выпьют
небу подставленных глаз подлеца.
Стихнет базар между твердью и зыбью.
Снизится ворон до злачных высот.
– Ты-то хоть, гадина, выпей!
– Не выпью! –
каркнет и падаль в лазурь унесет.
БРАТЕЦ ИУДЫ
Я донес.
Нет, не женщину в желтую рожь.
Просто истину молвил про ложь,
и тотчас от нахлынувших слез
потемнело в глазах.
Отчего потемнело, скажи?
Я же истину молвил о лжи!
А хожу, как Иуда, в слезах.
Почему
человечишко юркий, дрянной
мне теперь словно братец родной?
Боже! Ноги омыл бы ему!
Зелье пью.
Женщин в желтую рожь уношу.
Бью баклуши. Курю анашу.
Отбываю епитимью.
РУЧНОЕ СОЛНЫШКО
Проходя мимо бочки
с целебно-стоячей водою,
поотстав от толпы,
ненароком,
как
старец Савватий,
будто небо помешивать надо, мгновенно омою
потускневшую руку от патины рукопожатий,
или нет, отсеку топором заржавевшей воды
эту слабую кисть, ни одну не отвергшую руку.
Горб гордыни – не грех,
а мешок, где несут свою муку.
Бог развяжет его.
И посыплются с неба плоды!
В том числе, и на тех,
кому нынче не подал руки...
А коль к темным часовням
у самой студеной реки
други игрищ нагрянут,
приидут с прищуром враги
приложиться к руке
или
смять
воссиявшую
руку, –
руку в бочку, как лопасть охранную: нету руки!
И – следи с изумленьем,
как солнышко ходит по кругу.
ЛУНА УРОДЦЕВ
Нас мучают уродцы сна.
Едва заснут уродцы бденья –
большая, красная луна
переполняет сновиденья.
И мочевой пузырь луны,
как будто притча во языцех,
диктует нам такие сны,
что впору Господу молиться!..
Красна ущербная цена
луны в смятенной звездной смете:
когда не спят уродцы сна,
уродцы бденья спят, как дети.
РОМАНС ОТКАЗА
Мой белый свитер черным стал уже.
Ищу тебя Москвою ошалело.
Готов романс, мерцающий в душе.
Отказываюсь от шедевра...
Спросить? Спрошу, не зная, как спасти
вас, в белых гольфах зыбкие деревья:
“Доколе вам в подрамниках цвести?!”
Отказываюсь от шедевра.
Когда в кантаты я или друзья
переведем стесавшиеся перья,
не будь кантатой, Родина моя,
отказывайся от шедевра.