– Поду-умаешь, – обиженно протянул я. – Фокусы все это.
– Не поду-умаешь, – передразнил меня тридцатилетний бородатый мужик. – Видишь ведь: без доказательств и рука – столовый прибор.
– Но я же могу без доказательств сказать, что передо мной – ты.
– Можешь.
– Ну, вот видишь.
– А если это не я, а инфузория туфелька загримированная?
– Я чувствую тебя. Я знаю, что ты – это ты.
– Надо же! – хмыкнул он, поглаживая свои волосы, уже изрядно поседевшие. После юности время летит слишком быстро. Тем более для него.
– И вообще, чувства нельзя объяснить. – Я говорил, как юнец, как глупый, упрямый юнец, который пытается переубедить старшего. Безрезультатно пытается. Но я-то слишком верил в свою правоту. Да и сейчас верю.
А вдруг… а вдруг он прав?! Я испугался этой мысли, забился в своем маленьком пространстве семнадцати лет… и вдруг прорвался голос, мой голос – какой-то взрослый, чужой: “Я верю”. Ему?! Глупости! Все, что он отрицает – мое. Я верю в то, что чувства нельзя объяснить.
– Можно.
– Нельзя!
– Не превращай разговор в банальный спор! – покровительственным тоном сказал он. Взрослый, тоже мне.
– Сейчас же. Разбежался.
– Прыгнул. Со скалы, – закончил дед. Лицо его перевернулось, и на меня смотрел теперь его рот, почти беззубый, раздвинутый в ехидной ухмылке. Я попытался не обращать внимания на его издевки.
– Чувства объяснить нельзя. Как можно объяснить привязанность, любовь, ненависть?
– Можно, но я не буду. Дабы не громить твои юношеские романтические мечты, – резюмировал дед, встряхивая совершенно седыми волосами.
– Не задевай мой возраст! Мне нравится, что я молодой. Вечно молодой. Даже Виктор Цой пел:
И мы знаем, что так было всегда,
Что судьбою больше любим,
Кто живет по законам другим,
И кому умирать молодым.
– Твой Цой такой же дурак, как ты! – Кажется, дед рассвирепел. Да и правильно: он уже разваливается на глазах.
– Не тронь Цоя, он ведь тоже… – я помолчал немного и добавил: – вечно молодой.
А жизнь – только слово.
Есть лишь любовь, и есть смерть.
Эй, а кто будет петь, если все будут спать?
Смерть стоит того чтобы жить.
А любовь стоит того, чтобы ждать.
– Д-дурак, – просипел дед и рассыпался. А на его месте, секунду спустя, появился ребенок, с виду лет трех, и спросил, улыбаясь весело, открыто:
– Ну что, продолжим?

Света КНЯЗЕВА, 12 лет,
школа №102

МОРСКАЯ ПРИНЦЕССА

Мы были на Черном море. Купались, каждый день загорали. Я любила плавать под водой. Особенно если море было тихое и прозрачное. Мы с дядей Юрой брали надувной матрац и заплывали на глубину. Там по очереди ныряли и доставали ракушки, маленьких крабиков. На дне лежал один песок. Ловить больших крабов не было смысла – ловкие животные тут же зарывались. Попробуй потом отыщи! Я доставала с четырех метров одни ракушки. Когда я плыла, о мое тело стукались то и дело прозрачные медузы. Они были совсем крошечные – величиной с кулак. Поначалу я боялась, что они меня ужалят, но этого не случилось. Настолько они были безобидные. Но однажды, когда мы с дядей Юрой заплыли на шесть метров, дно изменилось. Появилось множество водорослей, длинных и темных. Из них выплывали медузы – белые, синеватые. Эти медузы были кусачие и большие. Вся картина напоминала дворец, морской дворец, из которого выходят стражники и атакуют непрошеных гостей. Но непрошеные гости, то есть мы, не пугались стражников и продолжали наблюдать. Я уже не боялась медуз и отцепилась от матраца, чтобы поплавать у “дворца”. Когда я плыла, то почувствовала, что спина у меня “горит”. Я обернулась и увидела огромную медузу. Мне сразу стало страшно, и я забралась на матрац. Тогда, опустив головы под воду, мы смогли рассмотреть медузу: у нее были коричневатые щупальца, зловеще двигающиеся. Прозрачная шляпка с синей вершинкой. Таких медуз мы еще не видели. Я подумала, что это – принцесса, которая просто вышла прогуляться возле своих владений. Увидев меня, она решила отогнать от своего дворца и ужалила. Так что я не обиделась на нее. Я поступила бы так же, если бы была принцессой и увидела врага. Мы с дядей Юрой решили не нырять во “дворец”, а просто уплыли. А моя ужаленная спина болела еще неделю.

ДЫХАНИЕ НОВОГО ГОДА

Холодно. Мороз сковывает движение. Когда-то здесь были цветочные клумбы. Но сейчас на их месте валяются мятые железки и осколки стекла. На перилах – ржавая проволока, давно никому не нужная. Стопочкой, аккуратненько, лежат в углу решетки. Зачем они тут? И маленькие деревца печально торчат и зябнут на ветру. Бледно-серые листья качаются на ветках. Какие-то старые фургоны, выцветшие от времени. Зловеще позвякивают стекла в окнах школы – этот маленький внутренний дворик принадлежит именно ей. Мусор. Как его много! Он засыпан снегом, но, тем не менее, очень противен: и без него здесь так мало свободного места! У бетонной стены примостился большой, влажный насквозь мешок с опилками. Сколько он тут лежит? Знает один Бог да учитель труда. Изредка вечером доносятся сюда таинственные звуки фортепиано. Тогда все само по себе становится сказочным… И ветер сразу делается суровым и холодным, он хочет выбить стекла и завладеть всем пространством, которое сможет захватить. И проволока, и мешок с опилками боятся сурового ветра. Снег мечется по маленькому замкнутому пространству в надежде вырваться и улететь. С ветром, далеко-далеко… К Санта-Клаусу, в