ли сумасшедшими, а они радостно соглашались. И так было.
А потом все изменилось. Первый вырос. Второй неожиданно понял, что ничего у них не выйдет, громко объявил об этом остальным и убежал. Третьего, самого отчаянного, сломали, и теперь он просто живет, работает и считается неплохим сотрудником. Конечно, ведь он научился молчать. Четвертый женился, теперь у него семья, дети, и все, как у всех, – нормально. Все они перестали искать смысл жизни, спорить, сопротивляться. А совершенство? Ну что совершенство… Нет его. И пора бы уже оставить этот юношеский максимализм.
И только пятый не стал поступать, как его друзья. Да он и не увидел, как все, один за другим, предавали свою мечту. Он просто до этого не дожил. Ранним утром четверо ребят нашли его в петле на маленькой грязной кухне. Тогда они еще были друзьями… А он просто не захотел меняться. Он первый понял, что совершенства в мире нет.

РАЗМЫШЛЕНИЯ НА ВЕСЕННЕЙ УЛИЦЕ

День был до банальности теплый и радостный. Солнце светило отвратительно ярко. Снег, мысли, носы – все таяло, растекалось мокрой лужицей.
Я раздраженно передернула плечами и пошла, куда глаза глядят, бросая хмурые взгляды на счастливых людей. Обогнула толпу ребятишек, буквально визжавших от восторга: “Весна! Весна!”
“Нашли, чему радоваться”, – буркнула я себе под нос и тут же наткнулась на двух бабулек, оживленно обсуждавших какие-то свои проблемы…
– Земелька-то прогревается, прогревается…
– Да… того и гляди, скоро дачи пойдут, грядочки, цветочки! Рано в этом году весна наступила.
“Бабочки, цветочки… ля-ля-ля… Тьфу!” – передразнила я и, мысленно сплюнув в подтаявший снег, пошла дальше.
Навстречу мне шли люди, улыбчивые, наивные, глупые. А я убегала от них. Каждый год, когда на нас наступала весна, я пыталась бежать из этого города. Вернее, сначала пыталась.
Я ненавижу весну. Не люблю осень, с трудом переношу лето, но от весны мне просто делается тошно. Сама до сих пор не могу понять, почему меня так раздражают тепло, солнце, улыбки – все эти нормальные человеческие радости. Я никогда не была завистлива, чужое счастье, хорошее настроение окружающих – все это не вызывает у меня злобы, не выводит из себя. Но когда наступает весна – хоть вешайся.
Я шла по весеннму городу и пыталась подавить в себе это знакомое, “весеннее” желание – встать посреди улицы и заорать счастливым прохожим: “Чему радуетесь? Чему вы радуетесь, идиоты?!!!”. Понимаю, что не права. А что делать? Куда деться от этого звериного чувства – бежать, бежать из этой душной клетки? Поначалу я так и пыталась поступать – просто бежала прочь в надежде, что есть еще то место, куда не добралась весна. Надежда (какое страшное для меня слово!) вскоре умерла, привычка осталась. Я все так же выхожу из дому и начинаю метаться по улицам, озлобляясь на мир еще больше. Просто так выхожу, без цели. Выход – его либо находят, либо забывают, что он есть. Вот так и я. Браво, госпожа Логика.

Впрочем, так все происходило только в первый день. Дальше – я запиралась от мира, замыкалась в себе на долгих полгода – до первого снега. Как будто с этой своей вылазкой я убеждалась в неотвратимости весны и впадала в спячку. До зимы.
Нет, с наступлением холодов я не становилась другой, более веселой, оживленной, общительной. Нет, внешне я вообще никогда не менялась – ни зимой, ни летом. Просто где-то там, внутри, снег отогревал меня, я чувствовала себя частью этого мира, открывалась для людей и событий. Я просто оживала.
Но это зимой. А сейчас я чувствовала, как с каждым лучом солнца, с каждой улыбкой что-то смерзается в душе, превращается в ледышку. И к этому я тоже уже привыкла.
Я остановилась. Оглядела еще раз улицу, блаженствующих людей. Ну что ж, не будем омрачать общей идиллии. Повернулась и пошла домой. Весна – не мое время года. Пока на улице тепло, я забываю, что такое радость. Так было и так будет. До первого снега.

ВЫХОД ЕСТЬ!

Я лежу в пустой комнате и смотрю в потолок. На потолке нарисован крест. Обыкновенный православный крест, только почему-то перевёрнутый вверх ногами. Может, это я не так на него смотрю? Медленно встаю, ложусь так, чтобы рисунок стал правильным. Вот теперь всё верно. Но настырный крест не спеша двигается против часовой стрелки, упорно становясь таким же, каким был в самом начале. Ну и пусть, раз ему так больше нравиться. А я не буду тогда на потолок смотреть. А чего мне на него смотреть, на него все смотрят. Я лучше буду смотреть на стенку.
Это непостижимо, но стенок оказалось целых четыре. Я мысленно спросила себя, какая мне больше нравится. Вышло, что левая. Поэтому я посмотрела на правую. На ней тоже что-то нарисовано. И это снова был крест, только с загнутыми по кругу краями. Под крестом стояла подпись – Свастика. Наверное, так звали ту, которая рисовала на этой стене.
Немного погодя я всё-таки повернулась налево. Увидела букву “А”, вписанную в круг, да только маловат оказался кружочек, и поэтому бедная буква вылезала за фигуру, растопырив острые края-лучи. Под этим знаком тоже было что-то написано. Я прочитала – Анархия. Эта художница мне понравилась больше.
Немыслимо вывернув шею, я посмотрела назад, на третью стенку. Там было изображено совсем уж непонятное. Круг, черно-белый, с черной точкой на белом фоне, и белой – на черном. И слово внизу – Инь Янь. “Китаец рисовал, – многозначительно изрекла я в пустоту. – Или японец. А, впрочем, какая разница”.
Выхода не было, и мне всё-таки пришлось посмотреть вперёд. К моему удивлению, там ничего не оказалось. То есть стенка-то была, а вот изображения на ней никакого не имелось. Жаль.
На потолке крест, на трёх стенках рисунки. Впереди ничего. На полу я. Часов поблизости не было, но я точно знала, что примерно в это время я начинаю сходить с ума. Состояние малоприятное, зато после этого в голову всегда приходили полезные мысли. Наверное, оттого, что после приступа сумасшествия все прошлые мысли попросту стирались из головы, и каждый раз новое размышление становилось первым. А первая мысль всегда самая умная.