Трогаю землю тупым носком:
сладко живет-поживает грязь.
В сонном питомнике городском
пригоршню снега нельзя украсть.
Снег не вставая лежит плашмя.
Рядом затоптанная лыжня
телу покажет, куда упасть.

Я говорю о простых вещах.
Время ушло в золотой песок.
Вот и заброшенный сад зачах,
книзу подался.

А был высок.
Зимняя музыка. Круг широк.
Я на коньке затянул шнурок.
Шарк полушагом, потом разлет.
Кожу томят перехваты рук.

И наступает на темный лед
мутного света неровный круг.

КВ. 159

За окном продукты взмокли
Час особенно бесшумный
Я на кухню к няне Фекле
в огороженное место
птицу вылепить из теста
глаз приладить ей изюмный
Я разглаживаю птицу
Птица мягкая сырая
Кто ступил на половицу
и таится замирая
Темень темень-то какая
Смотрят на меня всем миром
Спрашивают окликая
кто под притолоку ростом
ходит по чужим квартирам
забирает что понравится

Я играю чем-то острым
обещаю не пораниться

ЯМА

Травка жалкая помята,
не ухватишься залезть.
Хорошо, уже не надо
землю каменную есть.
Хорошо, пока нас двое.
Камушек померк.
Кроет лапчатая хвоя
темный низ, открытый верх,
нишу новую в завале,
застекленную в секрет.
Черный жук, его не звали,
у него здесь хода нет.
Над высокими краями
только небо. Ты да я.
Мы одни в песочной яме.
Осыпаются края.

***

Два года в квартире живучие тени
на что-то пеняли.
Не все поделили, остались при деле,
не все разменяли.

Вздыхали, дышали, работать мешали,
смотрели в затылок
и что-то сдвигали, стучали ковшами,
роняли обмылок.

Никто не поверит, но слышались даже
при свежей побелке
забытые вальсы, победные марши
из черной тарелки.

И запах, как будто полвека хранили
чердачное сено,
а возле нательная рвань в нафталине
полвека висела.

Когда-то, наверно, квартирой владела
нечистая сила.
Гулять не ходила, на кухне сидела
и тесто месила.

А после большая семья самоеда
взяла эстафету
и дружка за другом, сживая со света,
ходила по следу.

И где мне доплата, что полных два года
дышал богадельней
да слушал кого-то у черного хода
квартиры отдельной.

***

Вместительный шорох присутственных мест
берет на испуг, но дает на проезд.
А дальше ведет одногодка
в товарищи светлая водка.

В большом перекуре, в простое души
он рюмку муштрует: а ну, послужи!
Но мы ей не хуже служили
и свой посошок осушили.

Залетная птица печенку когтит,
но, как говорится, впишите в актив,
что жизнь продолжается ради
пометки в отдельной тетради.

Так два десьтилетия ниже воды
всего лишь твои истирали черты.
И смотришь: остались черты ли?
Но тянется год за четыре.

Остался, казалось, один перегон -
к соседу затылком, бирюк бирюком,
закончив любезным охранке
смиренником в траурной рамке.

Отдав под залог неопознанный век,
зачем удивляться, что мил-человек
с таким увлекательным прошлым
не годен к покупкам несложным.

Кто ж знал, как покажет себя новизна.
Уже круговая порука тесна,
и жизнь из такого расклада
угадывать больше не надо.

Ответь нам, судьба, на неловкий замах:
не спали, гуляли, читали впотьмах,
что время всеобщим размером
писало на облаке сером.