Владимир СВЕТЛОСАНОВ
НИНА, НИНА,
ТАРАНТЕЛЛА!
Не знаю, какие стихи предложит на этот раз Владимир Светлосанов
читателям журнала, но те, что я услышал от него на форуме молодых поэтов
в Липках под Москвой, показались мне настоящими, заслуживающими внимания.
Опора на предшественников, перекличка с ними, блестящее знание русской
и мировой поэзии – необходимое, но не достаточное условие для создания
собственных стихов, требуется еще и нечто новое, оригинальное, свое –
и эта новизна есть в стихах Светлосанова. Они не скучны, не банальны,
не вторичны, поэтический смысл в них тесно связан, сопряжен с фонетической,
звучащей материей слова, подхвачен интонацией – и пересказать их другими
словами, в прозе, невозможно.
Я рад, что в Сибири живет такой поэт – Владимир Светлосанов.
Александр КУШНЕР
***
В процессе облысения Руси
участвовали половцы, монголы,
псы-рыцари, хазары, просто псы,
скулящие в ночи за частоколом,
литовцы, ляхи (“сынку, помогли?”),
французы, турки, немцы и евреи
в процессе облысения земли
российской, видит Бог, поднаторели
за энное количество веков , —
очистилась Россия Горбачева,
растаскан весь волосяной покров:
родимое пятно без волосков.
Нелепо ли ны, бя… ( и без полков
почнемъ же, братiе!) В начале было слово,
в начале всех начал, в конце концов.
***
Ночь натянула шнуры своего шатра,
дав отдохнуть бедуинам и горожанам;
хадж совершен, возвратиться домой пора,
ибо устали ведомые и вожатый;
только они, небесные верблюжата,
будут плестись без отдыха до утра.
Что говорить о нас? все мы – бедуины,
бедные люди, блудного сына дети,
наши огни чуть светят на дне низины,
с виду они похожи на звезды эти;
после хождений ноги гудят и ветер;
только во сне с вселенною мы едины.
В этом шатре оттого мне не сладко спится,
что ощущаю, брошенный горожанин,
что не верблюжья колючка в бок мне вонзится
из-под подстилки, не скорпион ужалит, —
мысль обожжет: жизнь прожита, торопиться
необязательно –
время в шатре смежает
сонные веки, загнутые ресницы,
и нескончаемо жвачку перетирает,
точно оно не время, а верблюдица.
***
Пили кофе “Пеле” и какао с чаем,
не заботясь ничуть о насущном хлебе,
и сейчас недостатка не ощущаем
(прав был Хлебников!) в облаках и небе.
Нам, поверьте, в сущности, мало надо
(все, что сверх того, до того нелепо!);
по краюшке хлеба пришлось на брата,
остальное само пришло прямо с неба
в виде манны небесной и манной каши;
повторюсь опять: не единым хлебом
живы будем — на этом и царство наше,
царство нищих, зиждется здесь, под небом.
***
Жмут сапоги-скороходы,
дорог ковер-самолет;
штучные некогда годы,
лучшие годы – в расход,
следуя прихотям рынка,
оптом – по сходной цене;
в пору одна невидимка
ныне приходится мне.
***
Нина, Нина, тарантелла!
Надо радоваться, жить.
Рано скрипочка запела –
Верачини дочь Валера
верно хочет разучить.
Подрастают наши дети,
мал для дочери смычок.
— Тятя, тятя, в наши сети
угодил окорочок!
Ладно, ладно! перочинный
ножичек вонзай в бочок!
Бес в ребро – не без причины:
ларго, ларго! Верачини!
Пусть пиликает смычок!
Пусть хандра таранит тело, —
без харит, вдвоем с тобой,
мы танцуем тарантеллу
тихо-тихо – ты вся в белом,
я твой Веспер золотой.
Тарантелла, Нина, Нина!
Сгинул бы учебный год!
Тятя смотрит Тарантино.
Дикий Запад. Дрянь — картина.
Так вот жизнь, глядишь, пройдёт.
Мчатся тучи, злится ветер,
буря матом кроет снег.
— Тятя, тятя, наши сети
разорвал двадцатый век.