ТУМАН
Лоза-тальник свое корзинное
таит в себе “плетение
словес”; и есть особая,
осенняя и золотая
минута невесомых лиственниц
и свиста крыльев свиязей,
пока внизу невидима
река из-за спины тумана,
когда высоты утра флейтовы,
и многое в безветрии
доступно; и осознанно:
с тобою заодно погода.
МАЛАХИТ
Свеча, ответная на вертикаль высокого – из хвои крон – луча,
— две змейки, две медянки свиваются стоймя и после оплывают на замшелый
зелено-бурый камень малахит…
Переливаются, мерцают чешуйчатые кольца их на солнце перед изумленным
до озноба мальцом-уральцем и запоминаются им навсегда, и память эта сейчас
его, стареющего, — молодит.
ЛИСТ
Тепло влагу доводит до испарения.
Навернутость прозрачной капли, подрагиванья бабочки, — будто слеза и губы девичьей притворной и приворотной обиды-каприза: не любит, — недолги; роса обсыхает, бабочка-зорька упархивает по долам-делам; машет-пляшет с ветерком, хорохорится-хороводится-хлорофиллится лист под облаком летом; мезофилл и кожица – и ладонь, и рожица…
Любовь – первопричина стихотворения.
СУМЕРКИ
По реке плывет сало-шуга; из “гнилого угла” промозглостью
ноябрит; стекла окон снаружи морось лекалит-кривит, будто бы норовит и
не в силах выговорить: стало быть..; хочется нахохлиться и в сумерки свет
зажигать не хочется…
Значит, сезон рыболовный закончен; лежит на боку до весны в зимовальной
тиши сазан, и напарник-художник, души растравник, у печки на топчане акварельно-апрельному
сну своему созвучен:
то не ветер во поле – окариною, —
друг-приятель в свитере под периною…
ГРАВЮРА
Тонкий штихель, хахаль доски, оставляет на пальмовой шлифо-глади линии, точки, штрихи: вроде бы – лодочные обводы, плавный изгиб реки, вербные пузырьки…
Получается на оттиске: уклон плеча, проливень волос, абрис лица и чаечная глаз печаль.
Вот тебе и рука-владыка.., мастеру-то хотелось – весны, половодья, — смеяться-плавать, а тут приходится – ничком на кулаке под головою напрасном – плакать.
БЕРЕГ
Завивается море веревочкой на плотном отлогом песке; ластится
волна, словно кошка-сиамка, вокруг валуна; хвастается всяк своим облаком
шквал; осязаются наготою тела ветер и брызги, — древние бы греки сказали:
резвится Эол, — чуствуется на берегу: мысль неизреченная – наготове…
На побеге бликов над горловиной залива, клубясь, увядает солнце: на подоконнике
в стеклянной вазе – витая роза; над полированной столешницей – лицо сидящего
перед окном; рукою им выводится фраза: буквы, слова.., — знаковая загадка
листа бумаги в рамке якобы оконного квадрата.
ПИОН
Дикий пион, “марьин корень”, дивно и ладно в природе Всевышним
воздан-устроен – красной крапплаковой чашею десятилепестковой ярко цвести
на поляне, всеобщий куда не достал еще лесоповал, где бабочкой-махаоном
пион опылен.
Лик ангельский во сне-“воспоминании” увидев, и – крыла, и – небо в радугах..,
эколог-друг, по-лермонтовски всматриваясь поутру “вокруг”, — не в силах
не сказать, вздыхая:
видать, говняным грешникам, землянам –
витать, как прежде ангелам, нельзя нам…
СЛИВА
На долгожданно зацветающую сливу смотрит в распахнутое окно
садовник, — будто бы сторожит молоко, вот-вот закипающее, — чтобы “не
убежало”.
Всяко-разное то да сё природно-словесно-погодное уводит-отдаляет его сознание
неизвестно куда: белая цапля взлетает, всплескивает Басё, облако тает..,
ну, и тому подобное…
Долго ли, коротко, — в комнату, в себя возвратясь, он глядит и видит,
что слива-то – вся в цвету; кипит молоко и не думает убегать на плиту.
СНЕГОПАД
Великий актер – снегопад
сегодня играет: парит и витает.
Он – холоден, бел, и – впопад.
И зритель премьеры горит и рыдает…
Невероятно, согласно закону термодинамики, чтобы “холодное” тело отдавало тепло “более нагретому”, невероятно это, но – возможно, — говорит физик-теоретик, лауреат всяких премий, глядя в окно, и не закончив лекции, уходит из аудитории.
И не пытайтесь догнать, — так далеко он зашел,
что сам себя иногда, милые, видит с трудом.
РЕМЕСЛО
Мастер искусный
доподлинно знает,
сколь невесомы и тонки
блестки сусального золота,
как – не бояться
работать с такими
листками.
Мастер неопытный –
молодо-зелено, —
если упустит,