ДиН дебют

Илья ЮРЬЕВ

МИР О СТРАННОСТЯХ НАШЕЙ ДУШИ
НЕ ВРЕТ...

***

Мир о странностях нашей души не врет
И о них неспроста гадает.
Русский русского смертным боем бьет,
Тот упал, кровища рекою льет,
Третий рядышком наблюдает.

И пускай в народе молва идет:
Ворон ворону глаз не выклюет, –
Русский русскому насолит вперед,
Да потом еще деньги зайдет займет,
Ну, а там за кручину выпьют…

Впрочем, слава наша не так плоха,
Мы горазды, – на то не сетуй!
Справедливости ради, а не греха! –
Под застреху красного петуха
Запустить мироеду-соседу...

Бей своих – пусть чужие дрожат, они
Хором нашей сочувствуют боли!..
Не сгущал я краски, но, каюсь, сник,
Когда понял, насколько же мы одни.
Ладно б, средь врагов – меж собою.

Чертов палец
Лишь веки задрожат, слипаясь,
Тряхнет на кочке шарабан.
Как водится, за Чертов палец
Цепляется сплошной туман.
В распадке, между сопок бурых,
Как в чаше, жизнь погребена,
И даже голос речки бурной
Таит молочная стена.
Здесь в крике угасает слово
И падает в лощины ниц, –
Гнетущий запах нежилого
Пугает и зверей, и птиц…
Но с полусветом зренье сладит,
На волю выйдешь, ткнешься в тишь,
И вдруг в глухой белесой глади
Движенья жизни различишь.
Евражка-столбик, зазевавшись,
Сварливо свистнет и – тикать!
А шилохвости, с гнезд сорвавшись,
Нацелены атаковать.
Орут, не доверяя пришлым,
Того гляди, войдут в пике,
Беги, пока чего не вышло, –
Толкует здешний этикет.
Цветок торчит на тусклой мшине –
Какой волшебник колдовал?..
Слегка передохнув, машина,
Кряхтя, ползет на перевал.
В туманной чаше искупались
И влезли к солнцу вдоль скалы.

А в спины мрачный Чертов палец
Еще грозит из мертвой мглы.

Бабушкины слёзы
Было три сынка у старушки.
Старший, средний – дети как дети,
А вот младшенький – новый русский,
Ездить стал в золотой карете.
Он играет на биржах и в банках,
Умыкнувши с братвой полцарства,
И уж тем растрогана бабка, –
Присылает ей сын на лекарства.

Но присядет, старая, утром
В светлой горнице под образами,
Вспомнит трех своих, златокудрых,
И зальется опять слезами.
Не боится за мямлю старшего.
Без опаски за среднего шумного.
Гложут страхи за паиньку-младшего –
Ненаглядного и неразумного.

Бабке многое в жизни помнится,
Трудновато, но ладно жили.
Знает бабушка, в отчей вольнице
Завсегда господ не любили.
Не дай Бог, раскулачат, ну как! –
Не лишиться б сына и внуков...
И уже на судьбу не бранится –
Только крестится да божится...

Болезнь Горыныча
От похмелья протяжно стеная,
Глянув на опаленный диван,
У здоровых голов глухо спросит больная:
— Где мог запропаститься Иван?
Пробужденье на вечность продлилось,
Хворь карает чужих и своих –
Все же высшая несправедливость,
Что я мучусь один за троих…
Помню, пили, ковшей не считая,
Он царевы топтал ордена.
Помню, девка пришла молодая,
Очевидно, Ивана жена.
В чем-то клялся и с кем-то братался,
Порывался пожечь всех людей!
Вроде, Ванька за меч свой хватался,
Дальше — пропасть в мозгу, хоть убей!..

— Что, поди, протрезвел, стыдобище?
Ты рептилия, а не дракон!
Приключений на головы ищешь,