Так чего же тебе не спится?
Спи! Про птичек, зверушек, траву
сладкий сон тебе пусть приснится.
И да сбудется он наяву.

***

Вкусившему и женщин, и вина
о выпитом не жаль и о воспетом –
моя беда, а не моя вина,
что выпало на долю стать поэтом.

Я убегал от этого ярма;
выслуживал награды и карьеру;
я музу гнал из сердца и ума;
она пришла и вызвала к барьеру.

Какая с музой может быть дуэль?
Моя душа от горести смутилась.
Не поднялась рука ударить в цель,
и я, ничтожный, сдался ей на милость.

С тех пор мне только снится передых.
Забвения ищу в словесном яде.
И вот пишу. И каждый новый стих –
очередная просьба о пощаде.

Идиллия

Читаю “Третий день”. Декамерона,
и щеки пунцовеют от стыда…
За окнами плетутся из загона
на пастбище колхозные стада.

“Декамерон” и звуки жизни рядом
сплетаются, как некая игра,
в моем жилье на пасеке, за садом,
поблизости от скотного двора.

С утра сегодня день весенний ярок,
прозрачный воздух свежестью пропах,
блестящие подойники доярок
отблескивают в солнечных лучах.

Два скотника, в навоз втыкая вилы,
со вкусом обсуждают Манькин зад…
Высокопарным словесам Нейфилы
сопутствует отборный русский мат.

По ходу Манька задает им взбучку
и обещает наломать бока…
Ветеринар ведет коров на случку,
обстряпывая дело без быка.

В “Декамероне” дьявол начал плутни,
а юной даме ждать невмоготу…
Над пасекой кружат за маткой трутни,
чтоб с ней совокупиться на лету.

Чарует соловьиная рулада,
мычат телята, хлюпает моча…
Проходит жизнь… И мерный топот стада
сопровождает щелканье бича.

Подорожная

Выползает из пеленок
шаловливый человек.
До дверей дополз ребенок –
за порогом целый век.

Впереди огни и воды,
медных труб бравурный звук.
Десять лет еще не годы.
Десять верст пока не крюк.

Удается малолетство,
как забор, перемахнуть…
Двадцать лет уже не детство.
Двадцать верст пока не путь.

В возмужалом теле бодрость.
Есть семья. Окончен вуз.
Тридцать лет еще не возраст.
Пять пудов пока не груз.

Вроде только было сорок,
пятьдесят – в календаре.
Покатилось время с горок,
словно санки в январе.

Как ненужная обуза,
годы гирями висят.
На загривке вместо груза
угнездились шестьдесят…

Правит жизнью распорядок,
просит плоть житейских благ.
На кону – восьмой десяток.
На учете каждый шаг.

В девяносто лет дорога,
как и первый день, проста:
доползти бы до порога;
дотянуть бы лет до ста.