Костыли отставлены в сторонку,
и не греет зад бетонный пол.
Упадёт монета рядом звонко —
усмехнётся — вроде бы нашёл.

И тельняшку в синюю полоску
взгляд цепляет мой в который раз.
— Угости, братишка, папироской, —
бросил он сквозь зубы. Как приказ.

Что ж, закурим. Может, станет легче.
Только память не даёт отбой.
— Вроде и война была далече, —
дрогнет вдруг губа сама собой.

— Вроде и война была далече.
Да фугас... И не хочу — а в дрожь.
Что там шрамы — лишь можжит предплечье,
вот стопу обратно не пришьёшь.

И от пепла молча отряхнёмся,
серый пепел, как земная пыль.
— Ничего, браток, ещё прорвёмся, —
удаляясь, отстучит костыль.

А по карте всё течёт Подкумок,
и закрыв глаза, я вспомню вновь
тот вокзал, где среди ног и сумок
пряталась седеющая бровь.

2000 г.

***

Дороги нет: колдобины и грязь.
И лошадь встала, выбившись из сил.
И чоновец, истошно матерясь,
её по морде хлещет — свет не мил.

И страх в глазах. Животный этот страх
густеющие сумерки несут.
Вдруг филин ухнул. Сердце сразу — ах!,
а руки вновь хватаются за кнут.

И шепчет в полутьму, перекрестясь,
пришедшее на ум из “Отче наш”,
а между слов: “ Пошла! Пошла же, мразь! “,
и плеть со злобой в паре входят в раж...

Есть станция, и ельник хмурый близ.
Дошёл ли тот отряд, не знаю, но
лежала на подводах чья-то жизнь —
отобранное прелое зерно.

2001 г.

ИЗ ЦИКЛА “СТАРИКИ”

У прилавка

Шапчонка — не шапчонка, – просто блин,
лишь волосы седеющие прячет.
Он у прилавка топчется один,
и ясно всем давно, что это значит.

Чекушку в долг бы взял, да не дают,
а пенсию, ту принесут не скоро.
и забавляет он входящий люд
престранным видом своего убора.

И кто-то с кашлем хриплым из нутра

протянет кружку с помутневшим пивом:
— На, выпей, дед! Опохмелись с утра, —
и рот в усмешке расползётся криво.

Движеньем нервным дёрнется рука,
да вот усмешка – не из состраданья.
И втянет голову, осунувшись слегка:
— Не надо. Обойдусь без подаянья.

2001 г.

9 Мая

Пасмурно. И митинг как застолье –
выпили, послушали, — домой.
Это раньше по сто грамм, да с болью,
а теперь что тост очередной.

Все по одному – не фотосъёмка,
каждому – лишь палочка в друзья.
И бормочут о своём негромко.
Где ты слышал монолог без “я”?

Может, гордой и была осанка,
но, считай, вся память о былом –
пиджачок с засаленною планкой
и таким же сальным рукавом.

А пред ним из лестниц эстакада.
Впрочем, матерись – не матерись,
всё равно ведь подниматься надо
по ступеням, уходящим ввысь.

Эх, присесть бы. Только где скамейки,
хоть таких, как он, сегодня взвод?
Постоять. Поправить тюбетейку.
И на штурм ступенчатых высот.

2002 г.