подсознательный порыв оправдаться в чем-то, мне неведомом.
Не зная, как себя вести, я перевела внимание на собаку, приглашая ее к своей ноге традиционным похлопыванием по ней. Собака совсем не желала со мной общаться, а ее хозяйка, между тем, продолжала, уже обращаясь к Руслану:
— Самолет опоздал намного, прилетела глубокой ночью, но результатом командировки я довольна. Правда, устала до чертиков и решила отдохнуть в этом парке. И вдруг — этот дождик... Но, пожалуй, я не сдамся непогоде и останусь. Вон, где-то там тучки уже рассеиваются... — она кокетливо пальчиком указала на небо. — Здесь так романтично! А запахи омытой зелени чего стоят! Я уже почти пьяна от всего этого...
Мое состояние приближалось к обморочному, потому что собачка, снующая попеременно между ногами мужа и этой женщины, вызывала ассоциации, изнуряющие меня ревностью и тревогой. Сжавшись, я подтолкнула Руслана под локоть, дав ему понять, что хочу скорее уйти из-за холода, так как наши одеянья не выражали столь тщательную предусмотрительность, как туалет собеседницы.
Мой жест не остался незамеченным прозорливой дамой.
— Да, да, я понимаю. Погода не располагает к длинным беседам. Уверена, мы еще не раз встретимся с Вами,- говорила она, нахально демонстрируя, вопреки очевидной реальности, что восприняла мою реакцию на нашу с ней встречу, как очень благожелательную.
Я избегала смотреть ей в лицо. Но когда, приличия ради, я сказала что-то невнятное на прощанье, она зацепила мой взгляд, и меня охватило отчаянье. Молниеносный сигнал, изданный ее искушенными глазами, сообщил мне что-то крайне угрожающее. Эта был взгляд, преисполненный ее превосходства передо мной, — превосходства опыта, мудрости и ощущения себя любимой...

г. Нью-Йорк

Иосиф БРОДСКИЙ

На смерть Жукова

Вижу колонны замерших внуков,
гроб на лафете, лошади круп.
Ветер сюда не доносит мне звуков
русских военных плачущих труб.
Вижу в регалии убранный труп:
в смерть уезжает пламенный Жуков.

Воин, пред коим многие пали
стены, хоть меч был вражьих тупей,
блеском маневра о Ганнибале
напоминавший средь волжских степей.
Кончивший дни свои глухо, в опале,
Как Велизарий или Помпей.

Сколько он пролил крови солдатской
в землю чужую! Что ж, горевал?
Вспомнил ли их, умирающий в штатской
белой кровати? Полный провал.
Что он ответит, встретившись в адской
области с ними? “Я воевал”.

К правому делу Жуков десницы
больше уже не приложит в бою.
Спи! У истории русской страницы
хватит для тех, кто в пехотном строю
смело входили в чужие столицы,
но возвращались в страхе в свою.

Маршал! поглотит алчная Лета
эти слова и твои прахоря.
Все же прими их — жалкая лепта
родину спасшему, вслух говоря.
Бей, барабан, и военная флейта
громко свисти на манер снегиря.

1974