Из записной книжки
В.П. Астафьева

Николай ГУМИЛЕВ

СЛОВО

В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
И орел не взмахивал крылами,
Звезды жались в ужасе к луне,
Если, точно розовое пламя,
Слово проплывало в вышине.
А для низкой жизни были числа,
Как домашний, подъяремный скот,
Потому что все оттенки смысла
Умное число передает.
Патриарх седой, себе под руку
Покоривший и добро и зло,
Не решаясь обратиться к звуку,
Тростью на песке чертил число.
Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что слово это — Бог.
Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества,
И, как пчелы в улье опустелом,
Дурно пахнут мертвые слова.

А. С. ПУШКИН

Изыде сеятель
сеяти семена своя

Свободы сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощенные бразды
Бросал живительное семя —
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды...

Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.

1823

ФОТОГРАФИИ РАЗНЫХ ЛЕТ

Встреча с читателями

Сергей ШМИТЬКО

***
Пахнет от Фроськи луком и салом,—
Фроська пошла в стряпухи.
Чумазая вся, да в платочке алом,
И с медной серьгою в ухе.
Не бабонька, а средневековый пират,
Толстая, в три обхвата,
Ходит у Фроськи в руках ухват
Так, что жалко ухвата.
Дня не проходит без шуток над ней.
И так мы привыкли к Фроське,
Что даже не просим — кричим: «Налей,
Насыпь, добавь, подбрось-ка!»
А Фроська давно уже ходит в годах,
Спит лишь по праздникам разве.
Нас премируют, а Фроську всегда,
Всегда забывают в приказе.
Фроська как воздух, как хлеб, как табак:
Куда мужикам без стряпухи?
Так и живет, всю жизнь на бобах,
С одною серьгою в ухе.

Подмосковье