Антон НЕЧАЕВ
Антон Николаевич Нечаев — лауреат Фонда им. В.П.Астафьева
за 1997 г.

ГЕНИЙ ПЕЧАЛЬНЫЙ

(письма и монологи)

Двое казненных,
двое пропавших,
двое влюбленных,
друг друга не знавших,
двое тоскливых,
оставленных в муке,
двое счастливых
в счастливой разлуке.

I
Письмо женщины
бедный мой Моцарт, мальчик мой, знаешь,
что ты даруешь, что ты вручаешь нам?
Я люблю слушать, как ты играешь,
наклонив голову к самым клавишам.
Клавиши черные, клавиши белые
странно подвластны тебе и заветные
звуки летят в наши очи несмелые,
если сильны твои пальцы волшебные.
Ты в ресторане. По стеным развешаны
здесь натюрморты художника бедного,
ты здесь играешь, и разные женщины
слушают это, пьянеют от этого.
Вечер находит. Я в полном смятении,
мрачный кабак, он тобой только славится,
я прихожу, я сажусь в отдалении,
я обожаю тебя до беспамятства.
Ты – знаменитость, в кварталах “шанхая”
и на проспекте, где шумное месиво,
тебе проститутки кивают, встречая,
за руку воры приветствуют весело.
Все тебя знают в городе медленном,
в городе, выросшем здесь из острога,
женщины разные ждут тебя вечером,
слишком их много.
Ты пред роялем, в середине на стуле и
просишь вина, что-то тихо наигрываешь:
время, когда наступает безумие
будет, когда ты растерянность выгонишь.
Мы только ждем это чудо-мгновение
и наступает оно – начинается –
это нисходит к тебе вдохновение,
и суета навсегда прекращается.
Вечер таинственный я не забыла,
пыль на ботинках и шторина рыжая,
официантка молчала, грубила,
я там сидела ненужная, лишняя.
Дождь застучал бесконечно обложно,
сердце болело невыносимо,
было уйти от тебя невозможно
и подойти к тебе неразрешимо.
Я не смотрела на лица соседок,
лишь на твое, только мысль прорывалась –
как бы успеть, не забыть напоследок
взять у швейцара твой адрес.
Поезд мой ждал на холодном вокзале,

вещи мне нес проводник утомленный,
бедный мой Моцарт, ты был в ресторане,
я уезжала несчастной влюбленной.
Я находила купе дорогое,
кажется, плакала – где же ты, лекарь!
знаешь, случается часто такое –
хочешь не ехать – не можешь не ехать.
Трогался поезд. И я провожала
взглядом острог твой, и бешеным ветром
мокрые щеки свои осушала,
но не грустила, я знала, я знала,
где ты живешь. Что ж, спасибо на этом.

Я далеко, и железная ветка
дальше и дальше уводит,
но в голове моей, в памяти крепко
запечатлелся твой облик.
Нет, не бросала я взгляды прощальные –
были простые, незначащие,
помню глаза твои, губы печальные,
грустные, чуть не плачущие.
В горе твое так свободно поверилось,
Моцарт мой, ты неподкупен, истинен,
но отчего, отчего это сделалось,
где ты печаль эту выискал.
Сердце твое неподкупно, железно,
ты не болеешь, не бредишь,
спрашивать, знаю, тебя бесполезно –
ты не ответишь.
Ты написал бы, чем плачешь, чем дышишь,
я бы молилась письму,
но ты не ответишь, ты не услышишь,
ты даже не знаешь кому.
Ладно, не нужно упреков, напутствий,
ты меня не узнавай,
спи себе днем, ночью безумствуй,
вечером душу сжигай.
Гладь незнакомок по бархатной коже,
гладь, никого не любя,
но догадайся о том, что я тоже,
тоже твоя.

А потом, словно к собственному гробу,
я приехала к дому, в котором я давно никого не целую,
я черной ненавистью ненавижу свою Европу,
в которой раньше жила, а теперь не живу – существую.
Да и в ранешной жизни я не жила, я, как белка, бегала,
никому не веря, никого не любя,
и никаких чувств ни к кому у меня не было,