Когда Сильва увидела брата, она поинтересовалась о ходе операции. Брат зажал ей рот плоскогубцами, после чего они смогли насладиться звуками, издаваемыми бьющейся посудой и сталкиваемым лбами гостей, хозяева которых метались, приклеившись к стульям с кнопками.
Ярополк понял, что миссия его здесь завершена, нахлобучил на голову половину только что раздолбанного глобуса, взгромоздил на плечо лопату, поддерживаемую рукой, и скрылся в направлении форточки, так как родители уже вышибли дверь.
Вылетая из окна, он заметил, что живут они на первом этаже, а под окном разместилась большая куча мусора, а потому понял, что падать не очень-то и больно.
Прицепившись к лобовому стеклу проезжающего мимо самосвала, он уехал из дому с чистой совестью и гордостью в размере мамино-папиной зарплаты.

ФОРЭВЭР

Во дворе жил единственный фонарь, и каждый вечер кто-то с нехилым упорством его включал — дабы осветить хоть что-нибудь. А двор был обычный: качели скрипуче-поломанные, стены исписанно-обшарпанные, скамейки скрипуче-некрашеные да мусор разнообразный. Но фонарь себя странно вёл — то светит, то не светит. И это явление было наивеличайшей загадкой для тусовщиков двора.
А ничего странного тут и не было. Освещение дарилось бомжам не ЖКО и даже не лампочкой, а Светиком. Именно так его и звали. Жил он в этой лампочке и свет давал. Вот и сегодня вечером его дёрнуло током, он подскочил и попытался вникнуть в происходящее. Но Светик пребывал в похмельной стадии самочувствия, поэтому выбежать не получилось. А получилось брякнуться на асфальт. А проходящий мимо чувак (житель дома напротив, но постоянно здесь ошивающийся в ожидании какой-то чувырлы) подумал: “Что-то этот фонарь слишком быстро и ярко разгорелся. Не к добру!” И запустил в него бычком. Но Светик курить не хотел, поэтому запустил его обратно.
Вскоре ему надоело валяться на гадком асфальте, и он уселся на лампочку. А проходящей мимо пигалице не понравилось, что количество света неожиданно уменьшилось, и она запустила снежок в якобы источник света — фонарь. Но попала в Светика. А он, проклиная звёзды, полетел на уже знакомый гнусный асфальт. “Вот это — другое дело!”, — похвалила разгоревшуюся лампочку проходившая мимо секретурка, заметив идущего ей навстречу симпатичного парня.
Светик не захотел возвращаться обратно. Обратно — в надоевший, но почти родной фонарь. И он остался валяться на асфальте. Просто не очень-то приятно, знаете ли, падать с фонаря. Ладно, если бы трава росла. Но сейчас — зима. А травки даже летом не наблюдалось. Только асфальт.
Тут он заметил, что брошенный в него окурок ещё дымился. Хорошо так дымился. “Сигареты — враг народа номер один! Не народ номер один, а враг!”, — размышлял Светик, затягиваясь. “Вот ведь изверги — врага ещё треть осталась, а они, вместо того, чтобы его уничтожить, оставляют медленно подыхать. Ужас! Пойду ещё врагов поищу!”, — сказал он сам себе, растекаясь по двору в поисках окурочков.
“Ну что за безобразие! Когда надо — он еле светит, а когда не надо — бьет в глаз похлеще Мишки из восьмого класса!” — ругался семиклассник Лёха, пиная столб и пугая Светика. Тот в свою очередь залетел в фонарь,

пугая семиклассника Лёху. Но к тому времени Светик уже успел уничтожить целый отряд человечьих врагов в лице пачки “Беломорканала”, оставленной кем-то под лавкой.
Посидев в лампе, он заснул. И свалился на всё на тот же гнусный асфальт. Но не проснулся. А проснулся лишь тогда, когда по нему начали топтаться. Топтались две шайки малолетних придурков. И дрались. Светик испугался и забился в самый угол лампы, лишая двор света.
Когда характерные звуки драки успокоились, Светик выполз на асфальт. На нём извёсткой белел утерянный кем-то зуб. И чем-то жутким хлюпала кровь под ногой. Видимо, кто-то кровь в больницу сдать хотел. И не донёс — потерял. Несчастный. Но ничего. Постояли и хватит. Можно и полежать. И он опять-таки заснул.
“Ну что за дурацкая привычка у этих влюблённых назначать свидания среди ночи прямо на мне!” — ругался Светик, смахивая с себя внезапно начавшийся снег. А влюблённые перекочевали в подъезд. Ну и славненько! Скоро должен подойти его лучший друг — дядя Макс. Он единственный из людей видел в нём не только беспорядочно развалившийся по асфальту свет. Правда, видел он в нём розового дракончика. Но зато всегда был рад заправить своего дракончика горючим. Потому как свято верил в то, что розовые дракончики не изрыгают пламя без горючего. Ну и пусть верит. Жалко что ль…
А вон и дядя Макс подполз. “Слезай, дракош, я тебе горючего принёс!” — ласково прохрипел он. А Светику-то что? Он слез — голова-то болела…
Горючее почему-то кончилось. И те же неизвестные личности захотели вновь дёрнуть током светика. А фиг вам! Его уже там и не было — они с дядей Максом далеко угуляли. А люди только на следующую ночь заметили, что лампочка перегорела. Но никакая лампочка не перегорела — просто Светика повысили. И сделали его солнечным лучом.
И являлся он дяде Максу уже днём. В виде зелёного Пегаса. А дядя Макс считал, что зелёные Пегасы не летают без горючего. Но свинячили они горючее только через день — один день Светик гулял, залезая в глаз своим светом директорам, ученикам, учителям и другим нехорошим людям, а один день — тусовался с дядей Максом. А однажды он учудил — вышел гулять ночью. По старой памяти. Какой шум поднялся! И его обратили в кошку.
Ну и ладно, кошка — тоже неплохо. Так веселее даже. Только с дядей Максом уже врагов народных не поуничтожаешь… А так хотелось! Вот чёрт! Вот и приходилось шариться по крышам в поисках чего-нибудь интересного. А народ считал, что кошка — самое загадочное существо в мире. Станешь тут загадочным, когда ни “Беломорчика”, ни бутылочки с чем-нибудь эдаким. Ну и ладно! Повысят ведь, гады!
И повысили. В фонарный свет. Только он теперь возле театра жил. Врагов народа — никаких. Почти.
“А я вот возьму и стану человеком!” — заявил он однажды. И стал поэтом. И писал о том, что повидал за свою весёленькую жизнь. А люди ничего не могли понять и удивлялись: “Как это он так?” А чего тут удивительного — врагов народа много — писать весело.
Так он и веселился. Пока не помер. Ну и ладно — помер и помер. Ведь он только для людей помер. На самом-то деле его снова повысили и обратили в тучу, а потом выгнали за пьянство, обративши его в айсберг. На веки вечные.