Владимир ШАНИН

БОЛЬШОЙ ЖОРЕС

Красноярскому писателю Жоресу Петровичу Трошеву исполнилось 75 лет.

Михаил Ошаров написал книгу “Большой аргиш”, сорок лет спустя Жорес Трошев представил на семинар молодых писателей Красноярья свой роман “Большой Ошар”, я же попытаюсь рассказать о Большом Жоресе.
После прочтения отрывка из романа “Большой Ошар” на том незабвенном семинаре, проходившем ранней весной 1974 года в пустом и приветливом пионерском лагере “Радуга”, кто-то из острословов метко заметил: “Большой Жорес!” И впрямь Трошев выглядел этаким крупным, плотным, несмотря на свой средний рост, человеком, порывистым и стремительным в движениях, слегка прихрамывающим, и с такими же крупными чертами лица, с густыми, распадающимися на обе стороны непокорными прядями волос. Речь его была такой же стремительной, выразительной, и когда он говорил, то и лицо приходило в движение, голубые глаза тоже, казалось, жили в такт этому движению, источали недюжинную работу мысли. Если по Чехову, то все, или почти все в нем было прекрасно: и некоторая небрежность в одежде, и обаяние открытости, и этот милый пермяцкий выговор с теряющимся звуком “л”, переходящим в “в”. Надо полагать, предки Большого Жореса – выходцы из коми-пермяцкого Прикамья: либо аборигены-пермяки, либо русские казаки, слившиеся с аборигенами. Так что “Большой Ошар” вполне оправдывал название Большим Жоресом уже сложившегося тогда писателя Трошева с его толстым, в ладонь, романом. Ни у кого из семинаристов не было тогда подобной рукописи.
Несколько необычным было и само имя Большого Жореса, сразу привлекавшее к себе внимание. Почему именно Жорес, а не Жора? Впрочем, и называли мы его чаще Жорой. Но ни Жорой, ни тем долее Юрой, Гошей, Георгием он никогда не был, хотя легко на Жору и отзывался. Он был только Жоресом – по документам, по духу времени, по “причуде” своего легендарного отца Петра Федоровича Трошева, мечтавшего увидеть в сыне черты французского социалиста, основателя газеты “Юманите” Жана Жореса, страстного борца против колониализма и милитаризма, убитого французским террористом накануне Первой мировой войны. В семье почитали великого француза и радовались, когда маленький Жорес в своих поступках все более напоминал им своего тезку. А уж потом, в красноярской школе № 28, подведомственной красноярской железной дороге, закладывались, по признанию самого Жореса, основы его будущего характера.

Там пришла любовь к русской классике, к географии, к “Столбам”, к путешествиям, к стремлению познать непознанное. Учителями в школе были совершенно неординарные женщины. Одна только Агния Михайловна Нелидова, учительница географии, чего стоит! Альпинистка! Даже избушка на “Столбах” называлась “Нелидовской”. “О географии Агния Михайловна рассказывала так, что мы слушали ее раскрыв рты: Памир, Тянь-Шань, Эльбрус… Везде она побывала, была очевидцем многих интереснейших историй… Наш классный руководитель, преподаватель ботаники и зоологии Мария Трофимовна Косолапова, привила любовь к цветам…”
А потом учителем Жореса была сама жизнь. После восьмилетки он мог бы учиться дальше или устроиться на один из военных заводов, влиятельный отец сделал бы для сына все, было б только у него желание, но упрямый семнадцатилетний юноша с романтической душой записался добровольцем на фронт. Не на ту, Великую Отечественную войну – она уже завершилась Победой, — а на ту, которая вскоре вспыхнула, — в Корею, в эскадрилью пикирующих бомбардировщиков. Окончил курсы штурманов, воевал, был ранен и списан “на землю”, сдал экстерном экзамены за девятый и десятый классы, поступил в учительский институт, а затем и во Владивостокский педагогический. И все – экстерном. Позже Большой Жорес признавался, что “это не полноценное академическое образование, но, с другой стороны, пришлось кропотливо самому изучать первоисточники. Кстати, такой способ учебы давал очень многое: не коротенькая цитата из лекции профессора, а прочитываешь все произведение целиком, от корки до корки. Пригодилась эта наука”.
Война в Корее, армейское интернациональное братство, сбитый противником пикирующий бомбардировщик, который чудом экипажу удалось приземлить, сдача многочисленных экзаменов, возвращение в Красноярск и командировка в Эвенкию, — судьба испытывала Жореса на прочность, чтобы потом устраивать ему экзамены один сложнее другого, из которых бы он выходил победителем. Судьба – дама капризная и безжалостная к слабым, сильные личности повелевают ею. У Роберта Рождественского есть такие строки: “Мы судьбою не заласканы, а когда придет гроза, мы возьмем судьбу за лацканы и посмотрим ей в глаза…” Еще тогда, на семинаре, Жорес Трошев показался мне именно таким. И тогда же подумалось: этот человек, если будет нужно, “возьмет судьбу за лацканы…”
Эвенкия, эта поистине уникальная “страна Ангарида”, и стала его судьбой на всю жизнь. “Ошеломила, заворожила красота тамошних мест, люди подкупили своей искренностью и добротой… Это прекрасный народ с кристальной честностью. В эвенкийском языке нет слова “вор”… Язык их интересен, своеобразен… Мужественный народ, большие фаталисты”.