Сказано все. Сведено к междометию, к точке.
Времени — вечность. Энергии — бездна. Пространства — хватает.
Вдруг оглянёшься, а чьих-то следов не хватает.

МАСШТАБ

От древнего кургана
до гиблого болота;

от чайного стакана
до чаши с позолотой;

от томского забора
до стен горячей Кушки;

от Домского собора
до крошечной церквушки;

от розы искушения
до прозы из трактира;

от мироощущения
до ощущенья мира.

АВГУСТ

Л. Д.

В удаляющемся свисте,
как ударил карабин,
воздух в шорохах и листьях
облетающих рябин.

Влажной лапой гонит тучи
ветер прямо над рекой.
Я держу в руках, как случай,
свой нечаянный покой.

Я давно уже не чаял
так смеяться, так любить,
жечь костры, бродить ночами,
не вино, а воздух пить.

И пускаться без оглядки
по течению реки,
по которой щеткой гладкой
волновались тростники.

А надежды и записки
оставлять в сухом дупле.
Август.
Звездчатые искры.
И томление
полей.

***
Холод трогает суставы,
и кружится голова,
а на стеклах прорастает
непонятная трава.

Но реальнее растений
и сумятицы в крови
моментальные, как тени,
руки тонкие твои.

Пусть в глухой неразберихе
нужный жест не оценён,
за окном бело и тихо,
там пушной аукцион.

Там следят паркет истертый
башмаки смещенных лиц,
а в канавах тонут гордо
отраженья нищих птиц.

Там стареют почтальоны,
телеграммы разнося,
восседает ночь на троне,
фонарей лучи гася.

Там почти неуловима
разница: минута… век…
Но оттуда твое имя
нашептал мне белый снег.

ВОСПОМИНАНИЯ О НЬЮ-ЙОРКЕ

Полдень. Небо распахнуто, как окно.
Зной ужасен, как долгострой, в котором уже не живут и совы.
Ветер, будто трубу, пронизывает давно
вечный город, и дальше летит, расшатывая основы.

Я солгу, сказав, что это и есть Нью-Йорк.
Шифер медленных крыш. Рябь на Гудзоне.
Кто поет о любви, а кто об озоне.
А в общем –
торг.

Мне легко у чужого огня.
Вырываюсь из суеты, как из чеченского плена.
Я не вижу Бога в пределах своей Вселенной,
да и он, пожалуй, не видит меня.

Сохо.
Полдень.
Полотна стоят у стены.
Два еврея, француз и русская Нина.
Душный воздух стоит над городом, как плотина,
ничто не стоит своей цены.

Я спокоен. Толпа не пугает меня. Идиот,
я считаю, что время мое еще не совсем упущено.
Что цитировать? — Бродского? или все-таки Пушкина?
Мы не в Сотби, но все поставлены в лот.

Оттого и щемит мое сердце. Гвоздь
Жесткой боли торчит. Постанывает изгублено.
Как странные колокольца на доме Любина,
Названье которых запомнить не удалось.

ПРОЩАНИЕ С РАУФОМ
ГАСАНОМ-ЗАДЕ

От Христа и от Аллаха — лед души и дивный жар.
Да не станет черной плахой для тебя твой белый дар.

От Аллаха и от Бога — и свобода, и узда.