На мне, на чудаке
С цветком на боке

“ДиН”, №1-2, 2000.

ИЛЬЯ ТРУБЛЕНКО,
г.Красноярск, 16 лет

СКАЗКА ПРО СЧАСТЬЕ И ПУСТОЙ МОРОЗ

Все вчерашние дни куда-то слиплись,может быть, это и есть водоворот времени? Или водоворот в рукомойнике?..

Он шел по улице ( а все цвело) и расспрашивал людей то о любви, то о счастье. Но люди страшно, по-рыбьи выпучив глаза, убегали в неизвестном направлении. Им было очень стыдно, что он, дурак, он про это … знает! А они нет. Неприятно, конечно, но куда денешься.
Вид у него был помятый и измученный, он был похож скорее на бомжа, пьяницу или наркомана, нежели на того, вчерашнего, в наглаженных джинсах, в начищенных кроссовках… ( о, да, это так, и вскоре вы устанете от доброты, но никогда – слышите?! – никогда вы не устанете про нее, родимую, читать… Впрочем, это досужее суждение, я вообще о том, что вчера в театре он увидел ее … ).
Театр был, это факт. Была и она, это аргумент для того, чтобы факт пребывания в том высококультурном месте задержался в дырявой башке дурака. Наверное, только вчера он узнал счастье, узнал и обалдел, как последний из буратин, зарывших свое сердце на Поле Чудес. Был счастлив и к тому же не стеснялся этого.
Не каждому человеку дано увидеть счастье там, где он пасется. То ли спины соплеменников не настолько милы, как их рогатые морды, то ли человек, будучи в стаде, как и любое дерево в лесу, тянется не вниз, к корням, а “выше, и выше, и выше…”, к солнцу, впрочем, вспомним Перуна или Ра.
Люди! Люди! Если вы знаете, что такое праздник души, вы не будете с маниакальной поспешностью крутить пальцем у виска, если я продолжу. Ну, так вот.
Мороз был зол до пустоты. Зима трясла ледяной кирасой, отчего снег под ногами хрустел, а число обмороженных постепенно сравнивалось с числом отмороженных. Оттого патруля было больше, а надежд на долгожданное светлое будущее , что ныне торжественно именовалось “потеплением” все меньше. Нет, я не спорю! Красиво! А воздух какой! “Пжалста”! Но когда даже “моржи” ходят по дому в валенках, тут уж не до гуляний.
Не летело ни птиц, ни самолетов, ни звезд, ни ангелов, ни бесов, которым в аду пекло душу греет. Небо было стянуто, как намыленная кожа, от мороза дым с хрустом вываливался из труб и, оседая на стекло хлопьями пепла, напоминал о том, как погибла Помпея. Такое было вчера… А нынче пришло Будущее. И не то, чтобы светлое, а потепление до –2С. Да.

Ах! И ходил Он и наслаждался, а голодные люди летели в магазин, на работу и просто за хлебом. Летели быстрее птиц, которые не летели быстрее звезд, которым наскучило падать, летели, как рыбы на нерест, и ужасно раздражались от его большого и высокого сча

стья. А он ведь и не врал-то! Просто вчера Она ( кто бы мог подумать, что именно вчера…) смотрела в его глаза, и … он тоже вылупил свои зенки цвета венерианской ночи.
И именно вчера в этом театре, на самом что ни на есть вчерашнем спектакле ( ей Богу, он чуть не подавился…) он увидел в ее глазах то, от чего Земля трещит по швам, то, от чего вселенная порождает новые галактики, то, от чего человеку не скрыться! Он увидел… Она тоже это видела, отчего вздрогнула, когда актеры спросили их, не мешают ли они им. В этот же момент они жутко смутились.
Он кинулся к выходу, но от волнения упал в оркестровую яму и сломал руку одному из скрипачей, за что получил партию площадной брани в левое ухо, а в правое – чью-то мозолистую лапу со смычком. Да он ничего не почувствовал и выломав дверь аварийного входа – заваренную и не открывавшуюся со времен гражданской войны. Он вышел через черный ход и не вернулся за одеждой через парадный.
Что-то небывалое выходило из головы стихами, которых он отродясь не читал, что-то дикое творилось с его ногами, на которых он никогда не танцевал. Он пел, не умея петь. Он пел душой, он орал душой! Он вздыхал и карябал взглядом сизые облачка на морозном городском небе.
Пробегав всю ночь и сделав ее белой своим безудержным счастьем, он вызвал потепление. Никто этого не знал, а если бы узнал, то или отправил бы его на всем известную дачу, или , надев балахон, созвал бы “братство” и под общее философское мычание погнал бы его на костер. Может, он маг? Может, инопланетянин? Может, мессия 007? Или он… а? Не знаю, не знаю.
Он поет. Так неужто человеку полагается только выть и лишь иногда смеяться? Вот тогда он считается нормальным, как идиома, идиотом. Положена на общий пирог стружка шоколада, а остальное незнамо кем сожрано. А он пел! Да, он пел, а вчерашний день гас закатом и, подернув бельмом луны свой единственный глаз, оставлял в тени грустную губошлепку Память, что, собственно, и растягивает на его пожеванном лице улыбку. Может, сейчас вредно улыбаться? Пошла мода на “ретро”, а раз так, то улыбка – это проявление агрессии, демонстрация клыков, а то бишь силы и готовности ее применить … И т.д. И т.п. Нельзя ли помедленнее, старушка Память?
Он был действительно дурак, добрый дурак, он был обречен на поражение. У нас в стране хоть на дураков управы нет, да вот и любим мы дураков только в сказках, где они добры. А здесь не сказка совсем. Сказочка покидает нас, пугая нас своей неприкрытой наивностью.
Бродит, ищет ее, а ей это только приснилось, дунь – и нет сказки. Бродит дурень по дорогам, оживляя природу, зацелованную урбанизацией до слизи, и говорит, и поет, и ищет ее, и, знаете, он верит! Он ищет! Он найдет ее! Он ее отыщет. А не найдет, так выдумает, сказка ведь…

“ДиН”, № 1-2, 2000г.