Владимир БЕРЯЗЕВ
ТАМ, ГДЕ ХОРС
НАСТИГАЕТ ЛОШАДЬ
(Хакасская палеообсерватория Сундуки)
Люблю камни.
Обкатанные рекой или морем и живущие в воде подобно неподвижным существам
с пятнистым переливчатым панцирем. Люблю валуны, покрытые лишайником,
полупогрузившиеся в степной дёрн, горячие от зноя и пахнущие полынью и
солнцем. В тайге эти крутолобые создания по брови затянуты мхами, в тайге
они чаще всего чёрные с влажным отливом, а мох в зависимости от места
и времени года может быть любого цвета — и светлый, и голубой, и рыжий
и густо-малахитовый. Морские камни похожи на эмбрионы, тучи разноцветных
перекатывающихся с места на место шелестящих друг о друга молекул, в них
есть только геологическая память, они не имеют окончательной формы, они
тускнеют на воздухе и оживают в золотисто-рябом колыхании влаги. Камни
степей и горных долин разумны, они лежат здесь давно, очень давно, им
и самим уже не вспомнить когда и какая сила поместила их под этим небом.
Каждая щербина, каждый выступ, каждый скол — словно морщина, словно шрам,
словно извилина в гранитном черепе; следы великих событий и мировых катастроф
запечатлелись на поверхности камня лишь некоторой шероховатостью, трещинкой
или особым фиолетовым оттенком скального загара... Простое течение лет,
ливни, снегопады и паводки не отражаются на буддистской задумчивости камня.
Но — ударит молния, сорвется лавина, проползет ледник, огонь пожара отгрызёт
кусок от покатого бока, мудрец присядет на краешек, художник оставит на
лбу замысловатый значок... вот и зарубка на памяти, вот и событие, будет
о чём подумать, будет что сохранить в каменном сердце, тем более, что
следующее событие случится неведомо когда.
Холмы и степи Хакасии не приближаются, не возникают за ветровым
стеклом из-за рощиц или неких отдалённых возвышенностей. Хакасия наступает
как другое состояние, как полдень, как Новый год, как некое царство, которого
ещё мгновение назад не было, ан вот оно уже и есть, окружает тебя, поскольку
ты в него попал по чьей-то доброй воле.
Что изменилось?
Всё. Всё в том смысле, что чуть поплыли привычные мерки, другими стали
— цвет, свет, линия, ощущение перспективы, небо то ли побледнело, то ли
сделалось выше и прозрачней, восток и запад распахнулись до предельно
допустимых границ, выдавая своими очертаниями ощутимую закруглённость
горизонта.
Я вдруг начинаю понимать что такое подлинная панорама. Барабинская степь
не даёт панорамной картины: слишком много неба и слишком плоское и невзрачное
поле по периметру. Горы Алтая грандиозны и монументальны, но там панораму
возможно наблюдать лишь с вершины хребта и то лишь при хорошей погоде,
в долине — горы над тобой самодавлеют, ты на них смотришь словно бы из
колодца, вместо полёта и праздника пространства, ты здесь чувствуешь могущество
Творца и ничтожество сидящего внизу. Алтай — это ярко выраженное волевое,
мужское начало, Алтай — это правота гениального художника, это орган в
Домском соборе, это в чём-то даже агрессия и насилие.
Хакасия — полная противоположность золотой стране скифов.
В Хакасии нет четких границ, нет острых углов и резких линий, Хакасия
полна женственности и материнства, словно древняя керамическая пиала полна
до краев молока кобылицы.
Хакасия — пологое лоно, золотые холмы, озёра, степи и синие округлые горы в три ряда вдоль всей обозримой оконечности мира.
На прибрежных отполированных ледником до блеска матёрых
валунах Амура-батюшки можно отыскать удивительную галерею личин. Личины
высечены на камне в незапамятные времена, возможно, потомки народа, их
запечатлевшего на поверхности гигантских валунов, живут сегодня где-нибудь
на другой стороне планеты, если вовсе не растворились, не вымерли, не
исчезли вместе со своей мрачной эстетикой духовидения. Это именно личины,
а не лица, не маски, не какие-то стилизованные изображения маскарадных
чудовищ. Это образы нижнего мира, с которыми, очевидно, соприкасались
древние художники неведомого племени. Именно такие изображения получают
на своих рискованных снимках спиритические фотографы, нечто подобное можно
встретить в любой культуре, но, как правило, это всегда связано с проявлением
тёмных стихийных сил.
Академик Окладников, во времена, когда ещё подобная роскошь позволялась
науке, издал целый альбом в переплёте, на мелованной бумаге, где отобразил
всю амурскую галерею личин, сделал её достоянием не только случайных рыбаков,
искателей жень-шеня или туристов-браконьеров, но — буквально всех, галерея
личин стала предметом культуры, ещё одной дверцей в лабиринт первобытного
сознания, хотя сам лабиринт от этого не перестал быть лабиринтом.
Я вспомнил об этом альбоме посреди хакасской степи. Здешние
камни являются как бы мерой жизненного бытия, путь пролегает от камня
до камня, от горы до горы, от скалы до скалы, каменный столб, каменная
плита, каменная кладка на вершине холма, или изваяние, или жертвенник,
или странная, загадочная оградка с вкопанными по пояс плоскими осколками
сланца. А у подножия холмов и по берегам речек — целые залежи, целые россыпи,
целые кладовые самых различных каменьев, каменюк, камушков. Здесь и глыбы
песчаника от расщепленной эрозией скалы, и окатыши галечника из гранита,
мрамора, кварцитов, вулканического стекла и пемзы, здесь можно подобрать
и полудрагоценные осколки, которые притащило полой водой с бизлежащих
Саянских и Кузнецких гор, а в сухом жёлтом поле, среди кустов степной
травы, при везении отыщешь нефритовый наконечник стрелы, пластину ножа
из цельного отщепа холцедона или даже полуиспользованный нуклеус с осколками
палеолитического производства.
Не редки наскальные изображений.
Встречаются и личины.
Но вот что интересно, хакасские личины не имеют в своих очертаниях, в
своём образе тёмной, инфернальной проекции, которая свойственна амурским
и многим другим подобным изображениям. Эмоция, идущая от них — эмоция
радости, если это и духи, то духи светлые, больше похожие на ангелов,
недаром неотъемлемым элементом многих изображений являются лучи вокруг
головы запечетленного духа.
Подобную каменную графику я встречал и на Алтае.
Это одна рука, одно сердце, один Род.
Народ же, который пользовался этими символами, несомненно знал нечто высокое
и сокровенное, несомненно и то, что светлое знание его не сгинуло в веках.
Сундуки... Это чашевидная долина в самой серёдке Хакасии,
обрамленная с севера и северо-востока восемью невысокими горами, которые
в сторону долины имеют пологий спуск, а наружу, вовне, в степь обращены
своей обрывистой стороной.
Они выстроились полукругом по линии какого-то древнего разлома. Это словно
бы какая-то полуразрушенная крепостная стена или циклопических размеров
Колизей, возраст которого превышает миллион лет.
Скачать полный текст в формате RTF