думала, из отравы твоей добро взойдет, а? А видела ты когда-нибудь, слышала, чтобы из отравы — добро всходило, а? Видела, слышала? Ответствуй мне!” — “Не видела, — отвечает Сима и пальцы сплела, — не слышала, господи...” — “И я не видел — не слышал, а уж столько я нагляделся-наслышался — он вздохнул, — сколько я нагляделся...”
Сима просыпается, испуганно моргает. Коленька разметался в кроватке, сбросил одеялко, соску потерял, вертит головкой, тяжело дышит. Она быстро подымается, покрывает его одеялком, подтыкает с боков, чтобы не дуло, дает соску. Коленька затихает, успокаивается, приваливает головку к подушке, ручку под щечку подсовывает, будто большой, кроха моя, ненаглядный мой человечек...
Она опускается на скамеечку, глядит на сына, глядит, покачивается, словно в молитве, и глаза у нее открываются широко, будто видят, как идет смерть. “Господи, — шепчет она в страхе и протягивает вперед худые руки, — господи, неужели?..

г. Иркутск
№3, 1999 г.

Дмитрий РУМЯНЦЕВ

ПРОЩАНИЕ

Не покривив ни сердцем, ни душой,
перед листом, как перед образами,
я говорю теперь со всеми вами,
за жизнь цепляясь каждой запятой.

В отточиях, цезурах, между строк
перехожу на еле слышный шепот,
который громче крика, но не ропот,
тем более не мужество — порок

уже и в том, что я не умолчу
об ужасе, закравшемся в разлуку,
и в том, что бесконечно верный звуку,
я тишину, как азбуку, учу.

Еще и в том, что я не позабыл
и до сих пор томительно ревную
бесплотную, крылатую, святую,
которую мучительно любил;

которая останется вот-вот,
когда иссякнет гласных колыханье,
проводником негромкого дыханья,
оракулом молчаний и длиннот.

МЕСЯЦ

Качнется месяц в легком гамаке
и поплывет в рождающейся дреме,
оставив гавань яви вдалеке,
в серебряном воздушном водоеме
торжественной ладьею сквозь туман
(мы не услышим весельного всплеска),
лишь на окне взовьется занавеска,
открыв дорогу в звездный океан...

г. Омск
№4, 1999 г.

Владимир ПЕРЦЕВ

***
Я в старый дом заброшенный войду, —
А в доме сумрак, тишина и тайна.
И как всегда нарочно и случайно
Зайдёт гроза и мрак на местность ту.

Как тайный знак, мистическая мгла
Накроет дом, отрежет все дороги,
Придвинет зеркало печали и тревоги;
Забытое, оно зияет из угла.

***
Всё живём не о том и не теми молитвами.
Многолюдно бывает за нашим столом.
Вдруг очнёмся и — сумерки в окна налитые,
Пусто в мире и призрачно в доме пустом.

Потемнеет душа словно сад. Всё запущено,
Нам не выпутаться из суеты.
Мы не властны собой, мы всего лишь допущены
Разделить чью-то трапезу до темноты.

г. Гаврилов-Ям
№4, 1999 г.