Юрий БЕКИШЕВ

ЗАТМЕНИЕ

Вот слетаются черные, злые
в рощу птицы на зимний ночлег,
накренив свои клювы большие,
мумие осыпая на снег.
На ветвях, в волчью сгрудившись стаю,
спят — и видят горбатые сны,
как они до весны улетают
из заснеженной бедной страны,
как они дружным клином взмывают -
мощи сколько в размахе их крыл!
И каким разноцветьем сияют
оперенья средь южных светил!..
Знаю я — есть волшебные птицы:
Сирин, Феникс, Кетцаль или Рух...
А воронам лишь тьма может сниться,
как, допустим, что сон голубицы -
только света охапка да пух.
Это мне снится хищный их клекот.
Это мой полуночный кошмар,
где свирепые птицы Хичкока
тащат плоть из хибар и кошар,
где я сам — горсть культей меж лопаток, -
впившись в страшный обрубок жены:
Иоаннова бреда придаток,
от надлобной, пробитой до пяток,
весь — предчувствье гражданской войны!
Это я вижу неба громады,
рдяный бельм, извергающий свет,
и чудовищные армады
вниз летящих кровавых комет.
Вижу зарево дальних пожарищ,
скоп людей у клубящихся бездн,
смрад чумных скотобоен и кладбищ
оскверненных — столбом до небес!
О, Господь, что за сны ты даруешь?
Или только ко мне так жесток?
Ты цветными мелками рисуешь
озаренья... Крошится мелок —
эту пыль Ты с перстов своих сдунешь
и стряхнешь с полотняных порток.
Утром я просыпаюсь от гвалта
за ночь вскормленных тьмою ворон.
От декабрьских метелей до марта
жизнь на две половины разъята:
явь — чудовищ рождает, а сон-
за затменье ума лишь расплата!

г. Красноярск
№3, 1999 г.

Николай СМИРНОВ

ДУША

Перекинь мне, Господи, соломинку
Через огненную реку -
Не сгорит она и не подломится -
Много их на райском берегу.
Перекинь мне, Господи, соломинку
Прямо к тесному тесову домику,
Где истлела плоть моя, и огненной рекой
Обернулась кровь моя передо мной.

г. Рыбыинск
№3, 1999 г.

Лидия ГРИГОРЬЕВА

***

Verde que te quero verde...
Ф. Г. Лорка

Было иное слово, словно сквозная рана.
Двадцать четыре раза взбрызнул затвор нагана.
И опалили нёбо диким огнем словесным
двадцать четыре неба, двадцать четыре бездны.
Истина в чистом поле — горю равновелика:
двадцать четыре боли — двадцать четыре крика.
Зря подчинялся слепо гулким словам напрасным -
был голубым, как небо или как бездна — красным.
Полнилось тихим слухом — взвеялось злым посевом:
бычьим пахнуло духом, львиным дохнуло зевом.
Так и ловила фраза — время — дырявым бреднем
двадцать четыре раза — каждый и был последним.

***
С тоской псковской, с тоской московской
по свету белому бродить.
С красой мирской, с красой заморской
пытаясь душу примирить.
А безначальность всех начал,
изложенная на иврите...
Конечность жизни — вот печаль.
А вы о чем мне говорите?

И ДЫМ ОТЕЧЕСТВА...

Уж пять пополудни, а я не живу:
иссякли последние сроки.
По пояс войду в ножевую траву -
высокие сабли осоки.
Английский ли Тилфорд над речкою Вей
в тоске этой ярой повинен?
Зачем ни о чем не поет соловей
на этой прекрасной чужбине?
Зачем понапрасну я Бога гневлю
заботой пустых откровений.
Не пахнет жасмин в этом дивном краю!
И запаха нет у сирени.
Уж ночь подступает. На небе заря -
надежды последние крохи.
Иссякло ли время, что прожито зря
на фоне кровавой эпохи?
О том, что Отчизна развеяна в дым,
стенать довелось мне не слабо:
на ясной поляне, под дубом седым,
вблизи от английского паба...

Лондон-Москва
№3, 1999 г.

Александр КАЛИНИН

***
Дни пусты — а ночи полноводны,
Ласковы и ясно по всему:
Мы на этом свете не свободны,
И никто не знает почему.
Почему в морозное сиянье
Радостно бросается душа,
Даром тратя каждые дыханье,
Стать морозным воздухом спеша?

г. Рыбинск
№3, 1999 г.