Роман СОЛНЦЕВ

ВЕТЕР ТЕМНЫХ ПОЛЕЙ

***
Памяти Вильяма Озолина
Друзья мои уже не здесь,
ушли не к милым девам в гости,
а в быструю, как вихрь, болезнь,
под крест железный на погосте.
И это ложь, обман святой,
что коль захочешь, так поможешь.
Ну разве яблоко рукой
дрожащей в тумбочку положишь.
Он постарается тебе
ответить жалкою улыбкой,
в рубахе стираной х.б.
плывя горячей мокрой рыбкой…
Но вы уже давно, давно
разделены стеклом прощанья.
Друзья уходят не в кино,
не к милым девам на свиданья.
И это — выспренняя ложь,
что будет краткою разлука.
Ведь там, куда и ты уйдешь,
вам больше не узнать друг друга —
на ярком золотом свету,
где мчатся звезды в пустоту,
с неслышным криком бесполезным
похожи все — как семена,
иль в древней книге письмена,
что замкнута замком железным.

***
Изумленный взгляд заморской птицы,
ночь любви, которая не снится,
в молниях зеленые поля…
Это жизнь, и вся она твоя!
Можешь ты прожить ее угрюмо,
как в цепях средь скачущего трюма,
только потому, что средь менял
пять копеек утром потерял.
Ну, а можешь и прожить счастливо,
говоря цветам, шмелям спасибо,
радуясь речушке каждой всласть,
всякой малости, что удалась…
Это правда — от тебя зависит,
как тебя, унизит иль возвысит,
взяв за ворот, как орел, судьба…
Жизнь ведь никакая не борьба.

***
Гале
Мы близимся к бездне, в которой когда-то
блуждали, не зная друг друга,
но есть еще желтые листья заката
и книжек листаемых вьюга.
Но есть еще радость и есть еще тайны
в любимом взлетающем взгляде…
Но праздники все уж давно не случайны,
и траур — не глупости ради.
Сегодня прощаемся мы не с вождями —
с отцветшим в лесу красодневом.
И вместе с сороками и муравьями
стоим под раскидистым древом…
Сегодня прощаемся мы обреченно
с речонкой, убитой бетоном.

И белок, и лис, и оленей колонна
уходит в леса за кордоном…
Сегодня прощаемся мы и с собою —
мы были ж недавно другие…
мальчишка седой да с девчонкой седою
среди равнодушной России.
Давай поцелуемся, хоть поцелуи
опошлены льстивою властью…
мы скоро уедем в Россию другую —
она недалёка, по счастью…
С крестов или звездочек перелетая,
в ночи золотистой мерцая,
тебе передаст мой привет, дорогая,
иль птиц, или бабочек стая…
Их стрекот как будто у старой машинки,
с которой смотрел я в запруду.
Но в нежных словах не допустят ошибки —
все точно: люблю… не забуду…

***
Уронила птица черное перо,
а сама мне показалась белой…
То ли свет на ней горел остро
в бездне предвечерней, в бездне смелой…
Пало белое перо к моим ногам,
но кружила в этот раз ворона…
Мрак ее окрасил, или в небе там
шла война — и шла она бессонно?..
В яркий день не видно белых птиц,
черных не узреть мне черной ночью…
Перья заложив среди страниц,
вижу лишь один исход воочью.
Что мне делать? Крикну в небеса:
господи, даруй победу белым…
хлеб и воду смирным… радость бедным…
Господи, явись на полчаса.

***
Ветер темных полей не дает мне покоя...
Волчий дух
иль костров расстелившийся дым?
Не читаются книги... Что ж это такое?
Бледный свет погасив, мы с тобою не спим.
Слышу посвист полыни...
и шелест соломы...
Стук в воротах — невидимый кто-то стоит.
Никого мы не ждем. Все мы дома, все дома!
— Отворите. — Что надо? — Какой-то Саид.
На рассвете опять: — Помогите, родные...
— А откуда вы будете? — С Алма-Аты...
— Дай им хлеба... — Тревожные ночи России.
Тут не до разговоров, любви, красоты.
Тучи алые зубьями в зубья проходят...
Тени рыжие быстрым пожаром снуют...
В старый дом незнакомые люди заходят,
Ветер темных полей, ненадежный приют.
То ли лошади тащат повозку средь ночи,
то ли крышу снесло... Запирай ворота,
и молись, и ложись... нету женщинам мочи.
Но встают к самовару и эта, и та.
А мужчина что может? С его кулаками
только гвозди вколачивать... это ж — война.
— Дай им хлеба. — И снова плывет над полями
то ли пороха запах, а то ли зерна...
Я залезу к трубе, посмотрю сквозь бинокли —
ничего не понять. Воет волк иль овраг?
И меж туч самолет ли кружащийся, Бог ли
смотрит вниз с любопытством немым, просто так.

№5-6-, 1997 г.