Поспит немного.
А теперь?..

Теперь флакон нести не нужно.
Никто не вскакивает с мест.
И никаких там: “Ах, мне душно!”
Не падает. Несет свой крест.

И хорошо ли это? Плохо?
Я не могу пока понять.
Такая, видимо, эпоха:
Бедняжку некому поднять.

***
Гром грохочет — экая сила!
Разыгралось синее море!
Приплыла ко мне рыбка, спросила:
“Чего тебе надобно, Зоря?”

Отвечаю печальным голосом:
“Дай подругу мне, Бога ради.
Никогда я не трогал её волосы,
Прохладные плечи не гладил.

И вообще не видел воочию —
Случается же с человеком такое —
Приснилась она однажды ночью,
И нет мне с тех пор покоя.

Ах, красива она была без меры,
С глазами то зелеными, то карими.
Приносила в дом не торшеры,
А лукавых рыбок в аквариуме.

Стихи мои до рассвета читала,
А не строчки в книжке считала.
Приходил я от друзей с разгула —
Встречала меня её улыбка…”

Ничего не сказала рыбка,
Лишь хвостом по воде плеснула.

г. Красноярск
№5-6, 1997 г.

Михаил БРИМАН

ПШЕНИЦА И ОЛИВЫ

Господь послал своему народу
всякие полезные растения, но
почему-то пшеницу и оливы
посадил рядом.
(Из рассказа экскурсовода. )
— Чтоб народ наш был счастливым
процветал под Божьим взглядом,
нам Господь послал оливы,
поместив пшеницу рядом,
Та пшеница — пропитанье,
так сказать, друзья, для брюха.
А оливами даянье —
то для сердца и для духа.
Нам, евреям, ведь не гоже
знать нужду в чистейшем масле.
нам нельзя, чтоб в храме Божьем
вдруг светильники угасли.
И поднявши к небу лица,
в день дождливый или ясный,
кто молился за пшеницу,
кто за ливень и за масло.
Осуждать мы их не смеем,
но боюсь, тогда природа
разделила нас, евреев,
на века, а не на годы.
Кто пшеничкою единой,
кто оливой только дышит.
А теперь две половины
под одной столпились крышей.
Чтоб народ мой был счастливым,
процветал под Божьим взглядом,
Бог послал ему оливы,
и взрастил пшеницу рядом!

ПЕСНЯ

И.Я. Леманович

Извела меня кручина,—
Подколодная змея.
Догорай, гори, моя лучина,—
Догорю с тобой и я.
(Русская песня)

Женщине уже за шестьдесят,
серебром под лампою седины…
От стола в окно направив взгляд,
женщина запела про лучину.
“То не ветер”, — женщина ведет
Голоском не тронутым годами.
И верша в прошедшее полет,
мы летим над морем и горами.
Подколодных было — и не счесть,
змей, на нас испытывавших жало,
но тоска-кручина, а не месть
в этой русской песне зазвучала.
“Догорай, — поет она, — гори…” —
и слышна нам дудочка- жалейка,
и на луг, под звезды-фонари,
нас выводит старая еврейка. . .
Свет пролить на это не дано —
луч любой окажется здесь тусклым:
почему нам было суждено
обручиться с песней этой русской?

г. Нацерет-Иллит
№5-6, 1997 г.