тину где увидят, запирали в новый тесовый сарай, какой специально
для этого насупротив горсовету построили из дефицитных досок. И она там
ревела денно и нощно, пока хозяин штраф страшенный не уплотит и не отведет
на бойню. А курям и утям так милиционеры прямо на улице голову набок сворачивали:
— Не положено!
Маню свою мы сколько могли, прятали. Всей семьей ходили, жали для нее
траву, кормили, просили, чтобы на улицу не просилась! Все ждали. А местные
власти грозиться начали, что выселят из комнаты и с работы прогонят. Делать
нечего! Покормила я в последний раз свою Маню, завязала на шее веревку
и повела. На бойню. Куда же еще? Кто купит, если держать ничего нельзя?
Пришла. А там — коровы мычат, бабы ревут. Гвалт! Ну чисто, как на проводинах
на фронт. И я заревела в голос А Маня моя кровь чует, храпит, глазами
ворочает. А за загородкой скот нерезаный ревет. Резать-то не успевали,
говорят и перерабатывать не успевали. Гнили наши коровушки, свинушки.
Даже снимать не успевали. А надо сдавать! И из деревень привозили. Им
тоже надо план по мясу выполнять.
Бабы ревут, а сами на каждую деревенскую кидаются все вместе. Бывает,
что деревенские свою корову сдавали, а тут же прикупали у городских. Только
повезло моей Мане. Привели из деревни, до которой еще приказ того мудреца
не дотянулся, сдавать захудалую коровенку. Увидели мою красавицу. Ту сдали,
а мою взяли. Я ее за полцены отдала. Бабы своих коров предлагали. Да где
уж им супротив моей?
Вернулась домой, реву. Ребятишки со мной. Муж орет:
— Дура!
Что теперь делать? Надо привыкать как-то!
Утром проснулась до зари, хватаю подойник и в стайку. Ой! Божечко ж ты
мой! Как дальше жить?
С тех пор больше мы корову не держали. Молоко покупали в магазине. А тогда
маленькая коровка кормила всю нашу большую семью, налог молоком за себя
государству платила. И может есть еще люди, которые пробовали молоко лесной
коровенки? И может старая цыганка рассказывает своим внукам о маленькой
красавице, которая провинилась только тем, что выходя из стайки, оставляла
за собой зеленые конверты на пыльных, тогда еще не мощеных улицах маленького
заштатного городка?
1979 — 1988 гг.
ДиН дебют
Ольга КУЛИКОВА
ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ
***
Растопила печь, а не тянет,
береста не хочет гореть.
И любовь, так бывает, вянет,
если некого рядом греть.
Если нет в голубом пространстве
очень близкой тебе души.
О каком еще постоянстве
пишем, думаем?.. Не дыши.
Не согреет огонь ладони,
не напишет рука слова,
не помчат золотые кони
на серебряные острова.
Не суди меня — выболело...
раскололось об острый край...
Душу черную мелом выбелило.
Ты об этом, мой милый, знай.
В ПОЛОВОДЬЕ
Расхристана душа моя, расхристана,
размазана дождем по серой пристани.
Как далеко, как далеко немыслимо
шумят зеркальные, слепые выстрелы.
Сигналят катера крутому берегу...
Куда до Енисею Дону, Тереку...
Какая кутерьма во тьме подсвеченной.
Звонят колокола, звонят из вечности...
По льду, как шнур, еще скользнула трещина —
не может силушкой вода натешиться...
Волной к ногам прибило мокрый камешек —
обломок прошлого, надежды краешек...
Возьму на память — быть ему со мною,
расцвечивать мне сны за каменной стеною,
и возвращать сюда, на пристань серую,
в которую пока еще я верую...
***
Помолюсь за Россию в окруженье лесов,
помолюсь за Россию у ее образов.
Попрошу у Царицы я любви и тепла,
чтобы кровь, как водица, не текла, не текла.
Помоюсь за здоровье и надежду для всех,
помолюсь за душевность и за искренний смех...
За рожденных и павших, за рожденных и павших,
за чужих и за наших, за чужих и за наших,
тихим пламенным словом,
тихим пламенным словом,
что в начале основы, что в начале основы...
г. Ачинск