— Надо же, только лег, уже посетители.Приходите завтра, с пяти до семи приём передач, а сейчас нельзя.
— С ним всё впорядке? — спросил я.
— Если бы с ним было всё в порядке, он бы здесь не лежал, до свидания, — промяукала она и учапала.
Оба мы спали плохо, а точней и вовсе не спали.Наутро меня разбудил телефонный звонок.
— Срочно приезжайте, — пролепетала та же медсестра и бросила трубку. Вскоре мы уже были в больнице.
— Что с дедом? — тут же спросил я.
— Вашему деду стало хуже, — выцедила она, жуя. Тут же объёмно откусила очередной раз толстый и круглый, как она, бутерброд. С полным ртом что — то пробубнила.
— Извините, что вы сказали? — переспросил я.
— До вечера он не доживёт, говорю, глухой, что ли, — повторила она, будто сообщает не о чьей — то скорой смерти, а о порванном чулке.
— Где он?
— Он там, — показала она на кабинет без таблички и номера, — только вам наверное туда нельзя, — добавила он как бы между прочим.
Дед был и вправду плох. Я даже удивился, как может так измениться человек за сутки: вокруг полузакрытых глаз выделялись синие круги, волосы полностью поседели и стали сальными, все дотоле незаметные морщины выделялись, как трещины в засохшей земле, рот полуоткрыт, синие губы, всё лицо и все конечности были мокрыми.
Он жадно глотал воздух, притом трясся в бешеной лихорадке. Руки и ноги похудели и стали, как у дистрофика. Он стал чем -то похож на распятого Иисуса. Сердце больно сжималось в моей груди, я никогда не видел, как умирает человек. Он не сразу заметил меня, но увидев, сделал знак, чтобы я подошёл. Когда я наклонился над дедом, тот тихо сказал мне так, чтоб никто, кроме меня, не услышал.
— Он был здесь, — старик проглотил набежавшую слюну, — Эдгар сказал, что покарает вас всех даже хуже, чем меня.
— Это сейчас неважно. Важнее твоё здоровье. Ты должен жить, борись.
— Нет, сынок, важно.
— Помолчи, не надо ничего говорить, не напрягай себя, береги силы. Но старик что — то говорил, что мне уже ничего не было понятно, потому, что его охватил очередной приступ лихорадки, потом его говор перешёл в бред. Он закрыл глаза и закашлялся, после чего стал ещё сильнее втягивать в себя воздух, теперь из его уст доносился жалкий стон, проникший в каждую частицу моего тела. Внезапно лихорадка его отпустила, он силился что — то сказать, но так и не смог, после чего опять забился в лихорадке, как раненая птица, и умер в величайших муках. Далее я ничего не помню, лишь только то, как отец подошёл к мёртвому телу, закрыл глаза. Потом я бежал, долго бежал, шёл дождь, было холодно, наверное, я кричал, прохожие с удивлением оглядывались на меня. Я прибежал туда, где раньше не был, обессиленно опустился на землю, надо мной стоял Эдгар, я не помню, что он говорил, лишь отрывки из какой-то фразы: — Я же говорил, тебе рано ещё... стреляй, стреляй.... ты должен узнать.....
— Что узнать? — послышался надо мной голос, это был отец.
— Что тебе приснилось, какой-то Игнатьич, что за тир.

— Кто, кто?
— Что с тобой, — я вскочил, подбежал к кровати деда, под ней небыло вещей деда.
— Где? — кричал я, — Где?
— Что? — спросил удивлённо отец.
Вдруг из другой комнаты вышел Эдгар, прохромал ко мне, неся тир в руках.
— Это тебе подарок, стреляй, — прозвучало, как приказ. Я не помню, что произошло, но я оказался с пистолетом в руках, и, выстрелив первый раз, не попал.
Передо мной встал образ умирающего старика, он умолял о чём — то, но я не слышал, образ превратился в Эдгара.
— Ну что ты стоишь? Попади же.
Я нажал на курок, мелькнул красный огонёк на приборе, первая лунка встала на своё место, это мгновение длилось вечность, ничего поначалу не было слышно, перед собой я видел безжизненные глаза Игнатьича. Что-то с грохотом упало за спиной, я бросился к телу отца, рыдая и выкрикивая:
— Папа, папа....
— Убийца! Убийца! — смеялся Эдгар.
— Замолчи!
Послышался стук костыля и тяжёлые шаги.
— Дед, дед! — закричал я и бросился ему навстречу, но он уже сидел рядом с отцом, они о чём-то весело разговаривали, Эдгар исчез. Я кричал, но они не слышали.
Всё вышло, как хотел Эдгар. Тир исчез вместе с Эдгаром. Петр попал в психиатрическую больницу с неизлечимым заболеванием. Далее о нём ничего не было известно.
Биршуков и отец Петра были похоронены на сборы жильцов дома, по инициативе соседки(утицы).
— Твой малыш удивительно стреляет, сразу попал. Видишь, Эдгар, какой Иван стрелок.
— Ему жэ помоглы.
— Ха, да Димка только пистолет держал, а стрелял Ивашка, в первую попал.
— Как в пэрвую, в пэрвую ему нэльзя, а впрчэм пуст...

Алена БОНДАРЕВА

ЧУЖИЕ ПИСЬМА

1. Здравствуй, радость моя.
На дворе уже октябрь, но настоящая осень, с дождями, ветром и холодными днями, пришла недавно. Нет, мне не грустно, просто я еще не привыкла к этой серости и унынью. Даже облака, на которые я любила смотреть каждое утро, уже не такие белые. Да, это и не облака вовсе, все чаще грязные и злые тучи, поливающие серыми ливнями все без разбора. Из-за этого улицы города становятся пустыми. У людей уже не остается времени друг на друга, они разучились улыбаться. Вечно куда-то бегут, думая о себе. Вот,что меня печалит.
Раньше я любила дождь, но то был теплый летний ливень нашей встречи, а не эти холодные слезы расставания. Ты помнишь? Мы обрели друг друга в то самое лето. Но я тогда была слишком глупа, что бы понять главное. А теперь я уверена, мы с тобой созданы друг для друга. Не отрицай, ты тоже чувствуешь это. Но многие люди не знают, что так бывает. Скептики считают эти вещи простым совпадением, и уж тем более, ни о каком родстве душ они и не думают.