Рита ЕГОРОВА

ПАЛАЧ

— Эй, Димка, прекрасный у тебя сын, забавный малыш. Настоящие мужчщины, как он, должны уметь стрелять. Испробуй вместе с Ванюшей мой подарок.
— Да ты что, Мишка, он же маленький. — А ты ему помоги, пусть попробует. Эдгар, ты не против? — Прошу, ваш же подарок...
Хороший сегодня вечер! Сидим с дедом у окна и вдыхаем прохладу вечернего воздуха. А вид, вид просто чудесный, всегда бы так.
Завидую я этим птицам. Мне бы сейчас по этому закатному небу полетать, а они кружат всё у окна да стучат, покоя не дают.
Раньше я один жил, да не примечал этой свободы и красоты, а тут деда привезли, он меня и приучил. Хороший старичок, всегда у него найдётся чего — нибудь из биографии своей рассказать, а рассказывать он умеет.
Игнатьевич у меня уже месяц как живёт. Некому за ним глядеть — то было, вот отец и привёз его ко мне. Он как родной уже нам, друг семьи, так называемый.
Вот сидим мы так по вечерам у окна, смотрим в-даль, думаем. А потом уж я и начинаю наш вечерний разговор.
— Игнатьич, давай, рассказывай, мне уж скучно стало, — он для виду потянет минутную паузу.
— Эх, сынок, старый я уже, чего мне говорить, жисть-то моя кончилась уж. Ты птенец, чаво те мои бредни слушать, да я сам не хочу тебя усыплять, — такой зачин был у каждой его истории. Он повторялся неизменно. Как дед сам ещё не заметил этого? А мне уже и смешно иногда становится.
— Расскажи про бабу Клаву.
— Сынок, — выпучил глаза он, — Молодой, а память хуже моей. Про бабу Клаву я недавно рассказывал, дай бог память, сейчас точней скажу. А, да позавчера же, не помнишь?
— Ну что ж, — я глубоко задумался, — а коробка, — вспомнил я, — у тебя какая — то коробка под кроватью лежит, может скажешь, что за вещь такая?
— Какая коробка, с фотокарточками, что ли, да я тебе её вчера давал поглядеть.
— Да нет, плоская такая, длинная, — старик нахмурился, приподнялся, кряхтя, и побрёл. Мне тут стало интересно,что же дед может от меня скрывать? — Ты это куда, Игнатьич? — Поздно уже, спать я пошёл.
— Дедуль, ну подожди, расскажи сначала, а потом спать иди. — Там ничего интересного, сынок, не заостряй на этой развалине внимание, об учёбе думать надо, а тебе всё игрушки.
— Ну Игнатьич, — всё ж с надеждой обращался я, а он в ответ дико закашлял, прокостылял до двери и скрылся в темноте коридора.
Потом я было забыл про свою коробку, но проснувшись, я взглянул, случайно, на неё, а потом уж мой взгляд весь день в её сторону падал.Я гадал, что там внутри может быть. Моё любопытство возрастало с каждой минутой, а старик вёл себя как не бывало. Я ходил за ним по пятам, это было похоже на охоту, но старик — крепкий орешек и держался неизменно победителем. День за днём я пытал его своими вопросами, но всё пустое, а я уже был готов что угодно отдать, лишь бы узнать, что там внутри. Наконец, настал такой день, что я не стерпел и достал эту неведомую вещь,

когда старик спал. Я открыл её... внутри находилась ещё одна коробка, я вынул её. Поверх дна большей была панель. Всё на ней располагалось в виде круга в квадрате. По окружности располагались тринадцать отверстий ступенчатого углубления и без дна. Они были пронумерованы, первое выкрашено в красный цвет. Посреди круга находился выпуклый прибор, напоминающий часы. По всей панели расписаны какие-то знаки. Значит, у Игнатьича есть так называемый миниатюрный тир. Я заглянул в другую коробку.
На бархате лежал декоративный пистолет и золочёные пули. Ну, старик, наверное, тут развлекается, пока я в училище, а от меня,значит, укрывает, нехорошо. Я ведь и обидеться могу.
Попробовать, что ли. Да нет, чужой ведь. Ну разочек, подумаешь, один раз, что с того будет? Я обнаружил, что в пистолете ещё осталось несколько пуль. Прицелился и осторожно нажал на курок (пистолет был настолько хрупкий с виду, что казалось, при малейшем неверном движении он развалится на части). Итак, я выстрелил, по квартире раздалось эхо, дед не проснулся. Жаль, я не попал. Тут на двенадцатой стоит, до первой когда прокрутится, тогда и хватит. Я снова выстрелил, и на этот раз попал. На место цели установилась тринадцатая лунка.
Как только я вновь прищурил глаз и вытянул руку, из спальни вылетел Игнатьич. Он вырвал из моих рук пистолет и, задыхаясь от волнения, поспешно всё спрятал под кровать.
Наутро он со мной не разговаривал. Никогда не видел его обиженным, да ещё таким суровым. Чего он испугался? Может, какие-нибудь тонкости — типа семейной реликвии, неприкосновенной и недосягаемой, а может чего и посерьёзней. От старика, да ещё теперь, фиг чего добьёшься. Неудобно, конечно, получилось, не знал я, что у Игнатьича такой сон чуткий. Н-да, странные тут дела творятся. Жаль, я же ничего плохого не хотел... ...В дверь постучали. — Кого принесло?
— Это я, соседка ваша, — ответил тот, кого принесло. Щелкнул замок. —А-а-а, это ты, Петька, а я уже думала отец твой вернулся, голос, как у отца, ей богу.
— Ну ладно, тётя Надя, что случилось?
— Как что? А, да я тут письма принесла. Вы хоть ящик почтовый повесьте, а то письма ваши нам кидают, а уж тут голубем почтовым стала.
— Письма, говорите, папе, наверное, спасибо.
— Пожалуйста, ну, досвидания. Как отец приедет, в гости зови. Ящик повесь, не забудь, — женщина в мятом халате удалялась к своей квартире, переваливаясь с одной ноги на другую, как утица.
Два письма. Очень странно. Кому взбрело в голову нам писать. Делать ему просто нечего. Так — с, почитаем, значит, письма, для того и созданы они, что бы их читали, а потом запрятывали в дальние углы, что придаёт им участь мусора, который забыли вынести.
Я распечатал первое письмо, которое было адресовано мне. Сразу же узнал угловатые, широкие буквы — это был тётин почерк. Начал читать:
“Дорогой мой Петенька, миленький ты мой. К сожалению, плохую новость тебе несу. Это про отца. Вот знак-то неладный был, ворона в окошко три раза постучала.Не думай только, отец жив, может, твой. Он исчез, пропал, сквозь землю провалился. Никто не видел, не слышал. В последний раз я его видела, как он на рыбалку отправлялся. Дура я, отпустила, чуяла же неладное что — то. Всю речку объехали, а его нигде нет. Ты только