За другим столиком сидела незнакомая женщина и в чём — то убеждала заместительницу директора Фонда. Незаметно я стала подслушивать...
— Я не могу её больше воспитывать! Она говорит, что не хочет мать — алкоголичку. А когда у неё обнаружили рак и погиб отец...
— Мы надеемся, что она будет жить.
— Что ей этот лишний год...
— Это целая жизнь...
— Ей всего одиннадцать лет...
— Перестаньте пить!
— Не хочу...
— Вы хотите, чтобы она умерла? На какую жизнь вы её обрекаете?!
— Ей жить всего год!
— Она так не считает! Она не смирилась! Она борется за жизнь!
Я нечаянно взглянула вниз. По моим дорогим единственным колготкам побежала стрелка. Я встала и пошла к зеркалу, в коридор.
Там стояла девочка. Тонкая, с большими упрямыми глазами. В нелепом зеленом платье ниже колен. По телу у неё пробежала дрожь, синяя жилка на лице затрепетала. Девочка тихо, но с вызовом, сказала:
— Ты им не верь. Я буду жить. Я буду всегда жить.
Я присела перед ней, провела рукой по жёстким волосам и прошептала:
— Ты сильнее всех нас. Ты сильнее меня. И ты будешь жить. Ты всегда будешь жить.

Илья ТРУБЛЕНКО

Сказка про Счастье
и пустой мороз

Все вчерашние дни куда — то слиплись, может это и есть водоворот времени? или водоворот в рукомойнике, ха-ха?..

Он шёл по улице (а всё цвело ) и расспрашивал людей то о любви, то о счастье. Но люди страшно, по — рыбьи выпучив глаза, убегали в неизвестном направлении. Им было очень стыдно, что он, дурак, он про это... знает! А они нет. Неприятно, конечно, но куда денешься.
Вид у него был помятый и измученный, и во всём этом антураже он был похож скорее на бомжа, пьяницу или наркомана, нежели на того, вчерашнего, в наглаженных джинсах и начищенных кроссовках. (О да, это так, и вскоре вы устанете от доброты, но никогда, (cлышите?!) никогда вы не устанете про неё родимую, читать...Впрочем, это досужие суждение, я вообще, о том, что вчера в театре он увидел её...) Театр был, это факт. Была и она, это аргумент для того, чтобы факт пребывания в том высококультурном месте задержался в дырявой башке дурака. Наверное только вчера он узнал счастье, узнал и обалдел, как последний из буратин, зарывших свое сердце на Поле Чудес. Был счастлив и к тому же не стеснялся этого.

Не каждому человеку дано увидеть счастье там, где он пасётся. То ли спины соплеменников не настолько милы, как их рогатые морды, то ли человек, будучи в стаде, как и любое дерево в лесу, тянется не вниз, к корням, а “выше и выше, и выше...”, к солнцу, впрочем, вспомним Перуна или Ра.

Люди! Люди! Если вы знаете, что такое праздник души, вы не будете с маниакальной поспешностью крутить пальцем у виска, если я продолжу. Ну так вот.
Мороз был зол до тошноты. Зима трясла ледяной кирасой, от чего снег под ногами хрустел, а число обмороженных постепенно сравнивалось с числом отмороженных. Оттого патруля было больше, а надежд на долгожданное Светлое будущее, что нынче торжественно именовалось потеплением, все меньше. Нет, я не спорю. Красиво! а воздух какой! “Пжалста”, но когда даже “моржи” ходят по дому в валенках, тут уж не до гуляний.
Не летело ни птиц, ни самолетов, ни звезд, ни ангелов, ни бесов, которым в аду пекло душу греет. Небо было стянуто, как намыленная кожа, от мороза дым с хрустом вываливался из труб и, оседая на стекло хлопьями пепла, напоминал о том, как погибла злосчастная Помпея. Такое было вчера... А нынче пришло Будущее, и не то, чтобы Светлое, а потепление до — 2С. Да.
Ах! И ходил Он и наслаждался, а голодные люди летели в магазин, на работу и просто за хлебом. Летели быстрее птиц, которые не летели, быстрее звезд, которым наскучило падать, летели, как рыбы на нерест, и ужасно раздражались от его большого и высокого, как рейтинг, счастья. А он ведь и не врал-то! Просто вчера Она (кто бы мог подумать, что именно вчера...) она смотрела в его глаза, и что он, он тоже вылупил свои зенки цвета венерианской ночи.
И именно вчера, в этом театре, на самом, что ни на есть, вчерашнем спектакле (ей богу, он чуть не подавился!..), он увидел в ее глазах то, от чего Земля трещит по швам, то, от чего Вселенная порождает новые галактики, то, от чего человеку не скрыться! Он увидел... Она тоже это видела, от чего вздрогнула, когда актеры спросили их, не мешают ли они им. В этот же момент они жутко смутились.
Он кинулся на выход, но от волнения упал в оркестровую яму и сломал руку одному из скрипачей, за что получил партию площадной брани в левое ухо, а в правое — чью-то мозолистую лапу со смычком. Да он и не почувствовал ничего, выломав дверь аварийного выхода (дверь, заваренную и не открывавшуюся со времен гражданской войны). Он вышел через черный ход и не вернулся через парадный за одеждой.
Что-то небывалое выходило из головы стихами, которых он отродясь не читал, что-то дикое творилось с его ногами, на которых он никогда не танцевал. Он пел, не умея петь. Он пел душой, он орал душой! Он вздыхал и карябал взглядом сизые облачка на морозном городском небе.
Пробегав всю ночь и сделав ее белой своим безудержным счастьем, он вызвал потепление. Никто этого не знал, а если бы узнал, то, или отправил на всем известную дачу, или, надев балахон, созвал “братство” и под общее философское мычание погнал на костер. Может, он маг? может, он инопланетянин? может, он мессия 007? или он... , а? Не знаю, не знаю.
Он поет, так неужто человеку полагается только выть, и лишь иногда смеяться, и вот тогда он считается нормальным, полноценным, как идиома, идиотом. Положена на общий пирог стружка шоколада, а остальное незнамо кем сожрано. А он пел! Да, он пел, а вчерашний день гас закатом и, подернув бельмом луны свой единственный глаз, оставлял в тени грустную губошлепку Память, что, собственно, и растягивает на его пожеванном лице улыбку. Может, сейчас