“Дорогой Виктор! Спасибо за книгу. Она чудесная! Очень горько думать обо всем об этом”.
Булат Окуджава.

“... увидела вашу маленькую книжечку — мал золотник, да дорог! — она вместила в себя столько страданий, горя и человеческих судеб, что поистине является бесценным документом на ВСЕ времена... Я не удержалась от слез, которые брызнули из моих глаз и потекли ручьями по лицу...
Как мне все это до горечи знакомо! Мой отец погиб в заключении в пенсионном возрасте, отмучившись в тюрьмах и лагерях более пяти лет. До сих пор эта рана не заживает...
Реабилитирован посмертно. Да и у меня был срок 25 лет, и с органами я еще не развязалась окончательно...”
Елена Глинка.

“Буду показывать и давать читать твою книжку всем, кому смогу, но из дома не выпущу. Фотографии и копии документов делают ее особенно сильной и впечатляющей...”
Илья Фоняков

“... Как все убийственно печально в этих беседах с фотографиями близких. К сожалению, кроме нас, эта тема уже мало кого трогает. Народ ударился в борьбу за личное выживание любой ценой, любыми средствами, а перекрасившиеся коммунисты стараются эту тему закрыть на веки вечные...”
Хава Волович.

“Печальная, скорбная получилась книга-документ. А сколько таких книг можно было бы издать по матушке Руси! Не хватило бы слез оплакать все жертвы большевистских репрессий...”
Николай Домовитов.

“Перечитываю вашу книжку, и снова в горле встает горький ком. Вы взяли на себя нелегкую миссию — не дать уснуть совести, будить ее поэтическим словом вкупе с документом, напоминающим о невиданно глубоком в истории падении человека в пропасть немотивированной жестокости и антигуманизма. К сожалению, есть еще люди, их — увы! — немало, которые хотели бы забыть и заставить забыть других о том, что произошло с нами со всеми в минувшее семидесятилетие. Ваша книжка — духовная преграда на пути к забвению, к успокоению совести, к прощению “за давностью содеянного”. Сколько бы лет, сколько бы веков ни прошло, нельзя ни толики забыть и простить из того, что никогда более не должно повториться”.
Вилли Петрицкий.

“Беседы с портретами родителей”, я думаю, никого не могут оставить равнодушным. Это очень серьезно. Если бы суть книги не была так трагична, можно было бы говорить о новизне жанра, о соотносительности приемов с находками документального кино, о специфичности Вашего верлибра, т.е. о чисто литературных вещах. Но при такой открытости автора и потрясающей красноречивости документов неуместно обсуждать ремесленные особенности.”
Ольга Постникова.

“...для обжигающего “материала” Ваших стихов рифмы и традиционный размер словно бы излишни. Как все вводящее в рамки.

Да и стихи ли это? Тут что-то иное, не выше, тем паче, не ниже, — а иное, то что и должно быть таким, где оголенная правда не нуждается ни в стилистических ухищрениях, ни... Да ни в чем подобном!
“Почва и судьба” (прошу прощения за банальность) — вот и все. Спасибо.”
Станислав Рассадин.

“Ваша книжка меня потрясла. Нет, ничего нового в смысле информации я в ней не узнал. Меня захватила сама форма, сама идея книжки, то как через трагедию личности проступает вся трагедия общества... Наше общество настолько глубоко проржавело тоталитаризмом, что такие книжки, как Ваша, в качестве лекарства понадобятся ему еще долгие долгие годы. Это я говорю о целесообразности. Но и с эстетической точки зрения это книжка высокого поэтического накала.”
Исаак Фельдштейн.

“Спасибо за Вашу книгу, хоть и тяжелую, но очень светлую. Пока нас помнят — мы не умираем.”
Слава Рабинович.

“Книга Ваша потрясает. К боли, как известно, привыкнуть нельзя. Удивительно красивы были Ваши родители.
Можно сказать, что расстреливали красоту. Очень трогает Ваш сдержанный, скупой тон стиха...”
Сергей Бирюков.

“Это очень важная для страны и народа книга. Такой сплав боли и документа необходим был давно. Да тема не такова, чтобы ее быстро наговорить, когда выносить-то нет сил. У тебя стих, сам по себе почти протокольный, почти проза из-за белого стиха с нарочитой, а вернее безыскусной ломкостью интонации в стихе. Да и нельзя говорить об этом, что пережито, иначе. Вот это соедине ние — такого стиха и такого документа бьет прямо по сердцу. Сейчас такое время наступило, что народ не хочет помнить, не желает переболеть еще раз прошлое свое — значит рискует впасть в его повторение. Вот что обидно.”
Анатолий Преловский.

“К тому, что говорится о книге, мне добавить нечего, кроме того, что в наши дни она еще более актуальна, чем когда-бы то ни было.
Вы создали обжигающее душу свидетельство эпохи и оно достойно занять свое место в любой антологии. И займет, будьте спокойны!”
Марк Кабаков.

“...я сумел уже дважды пройти по ее страницам и строкам, по Вашей тяжкой, кровавой “пахоте”, по историческому маршруту мужества... К этим трагедиям нельзя привыкнуть, в них не бывает и не может быть заурядности. И Ваш труд — отбросивший все ненужное, всяческое украшательство — лучшее тому доказательство. Оттого-то он впечатляет с особой силой, а образы Ваших близких так зримы, так дороги читателю, так единственны.”
Александр Борщаговский.

“О книге говорить не могу — слова не идут. Вы нашли уникальную форму общения с прошлым: это одновременно надгробие и воскрешение.”
Лариса Миллер.