И он уничтожил вас —
Беззащитных,
Как и миллионы
Абсолютно лояльных,
Но никем не защищенных
Соотечественников.
Вам было легче других —
Вы сознательно жертвовали
Своей жизнью за идею.
А перед страной и ее народом
Виновны только палачи,
Начиная с главаря,
Захватившего российский трон.
Я не ищу виновных.
Я хочу пробудить у живущих
Только два чувства:
Скорбь и память.

***
Проселками с клеймом проклятым
Ползу по зарослям судьбы —
Верхнеуральский изолятор
Назначен родиною быть.
Мне не дано торить дороги,
Их указала жизнь сама —
Мои дошкольные берлоги:
Урал, Сибирь и Колыма.
Там, в лагерях и на этапах,
Которым не видать конца,
Энкэвэдушное гестапо
Убило маму и отца.
А КГБ не сообщает:
(Кого в жестокости винить?)
Где их посмертная общага,
Где мне колени преклонить....

СЛЕЗЫ

Что бы ни случалось в жизни,
Я никогда не плакал.
Может быть, это закалка
Лагерного младенчества
Или детдомовского детства,
В котором слезы считались позором,
Но плакать я не умел...
Теперь во время долгих бесед с вами,
Мама и папа,
Я задыхаюсь горькими слезами,
Но стараюсь их спрятать.

А когда приходят письма
От людей, прочитавших наши беседы,
И они благодарят меня
За пролитые слезы памяти,
Я, не стесняясь, реву
Светлыми слезами печали
И благодарен этим читателям...
Я научился плакать.

НАСЛЕДСТВО

Дом не достроил,
Книгу не дописал,
Дерево мое срубили.
Сыну все начинать сначала.

БЕСЕДЫ ПРОДОЛЖАЮТСЯ

Вновь и вновь,
Мама,
Смотрю на твой портрет,
Увеличенный со снимка,
Сделанного бутырским фотографом
Двадцать седьмого октября
Тридцать второго года.
Заостроенные черты лица,
Грусть-тоска в бездонных глазах
И дума. Уже потаенная
Материнская дума обо мне.
Она помогла тебе выстоять
В адской круговерти террора.
К сожалению, очень недолго, —
Всего 5 лет,
Но этого хватило,
Чтобы я остался жить вместо вас
На нашей прекрасной планете.
... Рядом подобный портрет отца.
На его небритом лице
Презрение к палачам
И добрые напутствия мне...
Постоянно беседуя с вами,
Мои дорогие,
Я узнаю много нового
О вашей и нашей жизни
В разные времена.
Спасибо за откровенность.

Из писем автору после выхода первого
издания книги “Беседы с портретами родителей”.

“... Прочел я эту крошечную книжечку, которая, пользуясь фетовскими словами, “томов премногих тяжелей”.
Очень трудно отделить “литературу” от страшной сути этой, увы, типичной советской судьбы. И я помню солдата, правда, без штыка. И моя география создавалась разрешенными свиданиями... Вы нашли форму, которая придала слишком знакомому всем материалу новую остроту, боль, толкнула в сердце гневную кровь. Вы выполнили сыновний долг, а скольким даже этого не удалось сделать. А ГУЛАГ не исчез, он затаился, ведь настоящая сила и сейчас — у тех мерзавцев, которые уничтожили наших родителей и нас самих”.

Юрий Нагибин.