граду на Международной выставке в Париже в начале нынешнего века.
Столь необычную тягу к “французскому” одни склонны объяснять “заветами Ильича”, еще в двадцатые годы увековечившего, так сказать, социалистическую значимость вождей французской буржуазной революции. Другие ищут корни поглубже в истории. Известно, что в Красноярске существовала традиция: когда раздавался выстрел пушки, свидетельствовавший об окончании полевого сезона, и золотари подтягивались к кабакам, их там уже поджидали “женщины из Парижу”. Может, и так, а может, это — часть легенды о широком размахе русской души, кто знает...
Системный кризис в России посягнул и на духовную сферу общества. Мы снова бросились крушить старые мифы, сокрушая точки опоры их памяти. По стране стали убирать памятники вождей марксизма, монументы Дзержинскому, вместо бассейна вновь появился храм.
Ничего нового. Вот оглядываюсь на свой город: в нем немало следов “перестроек” прошлых эпох. Было время, и православную гимназию переделали под госпиталь, католический храм стал органным залом, на месте взорванного кафедрального собора в центре Красноярска встал монолит Крайкома партии. Да и самый центральный проспект Левобережья менял имя как беспризорник: из улицы Воскресенской становился проспектом Троцкого, потом Сталина. Наконец, созрело мудрое решение переименовать его в проспект Мира в слабой надежде на то, что потомки не будут возражать против этого универсального названия, даже если станут йогами.
Как говаривал Гоголь: “Годится — молится, не годится-горшки покрывать”, и нет у нас середины. Почему мы так поступаем, одному Богу известно. Казалось бы, уж в нашей стране пространства хватит на многие новые стройки. Да если пересчитать на душу населения, у нас не так-то уж много и построено. Но сидит в нас некий кочевник, вечный новосел, который обычно не возвращается второй раз в одно и то же место. Вот остановился на ночлег, и заметив, что хозяин зазевался, невольно тянет руку к булыжнику, поглядывая на чужое окно.
Сибирь не раз демонстрировала свою правую верность российскому центру. 370 лет назад на берегах Енисея в Красноярском остроге был создан форпост государевой власти. Верно, с тех пор краснояры свято несут в себе убежденность в необходимости сильной власти центра, что при царе, что при партократии, что при нынешней “демократии”. Приверженцы силь

ного образа власти, мои земляки не раз доказывали это в самое “демократичное” для России время. Этот традиционный взгляд настолько в крови сибиряков, что мало толку повторять прописную истину: сила бывает не только внешней. Более того, демонстрация внешних атрибутов силы часто — показатель бессилия власти работать конструктивно...
Но есть некая внутренняя степенность и уравновешенность в региональном сознании сибиряков-красноярцев, удержавшие их от “перестроечной моды 90-х”. Пик процесса дебатов, переименований и сносов пришелся на 91-й год. Слава Богу в Красноярске и крае практически ничего не переименовали и не снесли. Слегка подвинули памятник К.У. Черненко, нашего земляка и бывшего Генсека КПСС. Облитый краской с легкой руки какого-то бунтаря-одиночки, он попал в надежные руки директора краеведческого музея Валентины Ярошевской. На полках ее запасников найдешь все, что угодно. Когда боролись с модерном — она тянула его к себе, низвергли Сталина — она его бюст припрятала, шли выборы — подбирала плакаты и листовки.
Бог мой, как наше сегодняшнее сознание близко к славной сумятице запасников Красноярского краеведческого музея... К поразительному соседству кают на пароходе “Святитель Николай”, тоже музее... Нас со школьной скамьи учили, что именно на этом судне уезжал Ленин из Красноярска к месту ссылки на юге края. Уже сами став родителями, мы узнали, что на том же самом пароходе совершал прогулку по Енисею будущий последний царь России цесаревич Николай во время своего путешествия в Японию.
...Мы поднимаемся по сходням на борт “Святителя Николая”. В каюте первого класса — восковая фигура убиенного царя, в каюте третьего класса — фигура главного идеолога его убийства. Впрочем, это противостояние несколько смягчается размещением в одном из залов выставки, посвященной командору Резанову, который заболел и умер в Красноярске, на пути из Америки в Санкт-Петербург. Идея выставки прекрасна в своей исторической справедливости, если учесть, что могила этого великого дипломата и путешественника не сохранилась — что-то в очередной раз строили и не заметили “в буднях великих строек”. Над этим фактом я много размышлял, пытаясь понять, что же все-таки у нас не так, если мы сохранили кладбище японских военнопленных, но не сохранили могилу первого русского посла в Японию командора Резанова.

«В Сибири народ другой, чем в России: вольный, смелый. И край-то какой у нас! Сибирь западная- плоская, а за Енисеем у нас уже горы начинаются: к югу тайга, а к северу холмы, глинистые - розово-красные. И Красноярск - отсюда имя, про нас говорят: «Краснояры сердцем яры»...
Мощные люди были. Сильные духом. Размах во всем был широкий. А нравы жестокие были.Казни и телесные наказания на площадях публично происходили.Эшафот недалеко от училища был. Бывало, идем мы, дети, из училища. Кричат: «Везут!Везут!». Мы все на площадь бежим за колесницей. Палачей дети любили. Мы на палачей, как на героев, смотрели... Меня всегда красота в этом поражала - сила. Черный эшафот, красная рубаха - красота!...»

Из воспоминаний В.И.Сурикова
( в записи М.Волошина )