ПИСЬМО ИЗ ТОМСКА

Вадим МАКШЕЕВ

“И ЖИЗНЬ, И СЛЕЗЫ, И ЛЮБОВЬ...”

Самые первые запомнившиеся мне в детстве поэтические строки были пушкинские:

Ветер на море гуляет
И кораблик подгоняет...

В ту пору я уже знал много сказок, но ни в одной из них не было той словесной музыки, которая присуща сказкам Пушкина, никакая сказка так легко не запоминалась.
Вероятно, эта музыка слова была особенно ощутима и потому, что, еще не умея тогда читать, я слушал, как мне читала мама, Сегодня семейные чтения вслух — удел уже забытого прошлого, а как трогательно это было: зимний вечер, теряющийся в углах комнаты свет из-под абажура настольной лампы, негромкий мамин голос:

Ветер на море гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На раздутых парусах....

В первом классе я уже самостоятельно прочел все пушкинские сказки, знал наизусть несколько его стихотворений, во втором классе прочитал “Руслана и Людмилу”, “Капитанскую дочку”.
Рос я в эмигрантской семье, и у моих родителей, как у всех русских эмигрантов той первой хлынувшей за рубеж волны, покинутая Родина ассоциировалась с оставшейся там молодостью и всем, к чему была им привита любовь с детства, В том числе к прекрасной русской литературе. Дома у нас на отцовской книжной полке стояла напечатанная по старой орфографии изрядно потрепанная книга “Сочинения А.С.Пушкина”, на стене висел вставленный в самодельную рамку портрет великого поэта, а в шкафчике, где я хранил свои книжки, лежал вышедший в каком-то эмигрантском издательстве сборник его сказок с рисунками Билибина.
В 1937 году столетие со дня гибели Пушкина отмечали не только в Советской России, откуда тогда или тревожные вести, эту дату отмечали и за рубежом, в первую очередь в среде русских эмигрантов. Рабочий поселок Кивиыли, население которого составляли преимущественно выходцы из России, и, где после долгих скитаний обосновались мои родители, был одним из очагов российской культуры в обретшей после революции и гражданской войны независимость Эстонии, Естественно, что здешняя русская диаспора сделала все, для того чтобы достойно отметить столетие со дня гибели великого сына России.
На торжественном вечере в Народном доме мой отец сделал доклад о Пушкине, друзья нашей семьи Василий Александрович Карамзин, чей предок был близок с великим поэтом, и его жена Мария Владимировна, оба хорошо рисовавшие, изготовили великолепные обложки для программ вечера, кто-то чи

тал со сцены Лермонтовское: “Погиб поэт! — невольник чести ...”, кто-то декламировал пушкинские стихи... Скауты инсценировали отрывки из произведений Пушкина, и в числе участников спектакля я, облаченный в бутафорскую кольчугу и склеенный из картона шлем изображал сказочного богатыря.
А в школе, где я тогда учился в четвертом классе, наша классная наставница Антонина Ивановна Белецкая провела конкурс (сегодня его назвали бы викториной), в котором надо было письменно ответить на пятнадцать вопросов о творчестве и биографии Пушкина. На уроке русского языка сидевшая неподалеку от меня хорошенькая Ниночка Качашкина, в которую я был тайно влюблен, прислала мне записку. Ожидая чего-то личного, с душевным трепетом я развернул ее послание и прочел три слова: “Где родился Пушкин?”. Разочарованно глянув на зардевшуюся Ниночку, ответил на этом же тетрадном листке: “В Москве”, Подумав, уточнил “На Немецкой улице”. Еще помешкав, написал внизу тождественные моему тогдашнему отношению к Ниночке две пушкинские строки: “Я помню чудное мгновенье: передо мной явилась ты...” Прочитав ответ, Ниночка благодарно кивнула, затем показала мне язык.
На следующий день от Антонины Ивановны я получил томик стихов Пушкина с надписью: “Ученику четвертого класса Кивиыльской начальной школы Диме Макшееву, занявшему первое место на конкурсе по теме “Кто знает Пушкина”. А.Белецкая. Январь 1937-го года”, Ниночка получила поощрительную премию.
Полученный мной томик Пушкина остался в груде сваленных на пол при обыске книг июньским утром сорок первого, когда к нам пришли, чтобы разлучить с отцом и под конвоем навсегда увести нас из дома. Осталась на полу книга сочинений Пушкина, остался сборник его сказок, остался рядом с опустевшей книжной полкой портрет поэта. Все, все осталось там в однокомнатной квартирке на Цветочной улице рабочего поселка, где четырнадцатого июня сорок первого <snoska*) В этот день из прибалтийских республик, а также из Бессарабии и Буковины были депортированы десятки тысяч семей.> оборвалось мое испуганное детство.
Разлука, смерти, ссылка в Сибирь. Все страшное, совпавшее по времени со страшной войной.
Через три года после войны в притулившейся на высоком берегу таежного Васюгана убогой деревеньке, в которой работал я тогда счетоводом колхоза, где все до единого были такие же, как я спецпереселенцы,