Наталья АХПАШЕВА

И НЕ НАДО ЛГАТЬ...

НЕЗНАКОМКА

Пьяница тихий, поэт начинающий, утром
еле разлепит ресницы. Глаза – в потолок.
Тускло забрезжит вчерашняя память, как будто
и не своя. Гулко тикает правый висок.
Может быть, просто привиделась девушка в
                                                                                  белом?
Челка, улыбка... А, может быть, и в голубом.
Может, остаться сама она не захотела.
Но вероятней, что сам ее выгнал потом.
Вредно закусывать на ночь одними стихами.
Чудом не умер. Уж лучше бы умер. Вздохнет.
Встанет. Прошлепает в кухню босыми ногами.
К крану холодному жаждущим ртом припадет.
Строем — пустые бутылки, как взвод на параде.
По одному рассчитались. И край стакана
так ядовито испачкан в пунцовой помаде.
Может, соседская вновь приходила жена.
Вряд ли. Наверно, другая какая-то дура.
Или не дура. А, может быть, и не вчера.
Кто-то такой королевский оставил окурок.
В душ бы сейчас. Или чай заварить дочерна.
Острое чувство вины примет с кротким
                                                                           смиреньем.
Створки окна в неизбежный распахнуты день.
Дразнит сознанье — чье? — робкое
                                                                    прикосновенье.
И ускользает — чья? — полупрозрачная тень.
Он добровольно до вечера мучиться будет.
Женское имя старательно припоминать.
И отзываться на треск телефона не будет,
чтоб о любви гениальную ложь написать.

***
Хриплая полночь пробьет.
Хрупкая бабочка сна
робкие крылья свернет.
Влажный блик на
чуть приоткрытых глазах
вспыхнет.
Зеркало — дзинь!
Любопытный домашний страх,
источая прохладную синь,
выползет из углов.
Взгляд тяжелых ресниц.
Скрип незнакомых шагов.
Шелест пыльных страниц.
Темных рун рельеф.
Скажет: “Идем быстрей!” -
грустный стареющий эльф,
который ворует детей.

НА АВАЛОНЕ

Как повзрослел мой доверчивый принц!
Я улыбаюсь и лгу.

Взгляд сквозь внезапные стрелы ресниц
выдержать не могу.
Мой добрый идол и верный кумир
на заре неизбежного дня
поймет, как странно устроен мир,
и покинет меня.
Долго его укоризненный взгляд
будет мне снится потом.
Зачем так пронзительно птицы кричат
за растворенным окном?
Память об этом радостном дне
я никому не отдам.
— Зачем же ты не говорила мне?
— Ты все узнаешь сам.

***
Не надо лгать. Беспомощная, злая,
заплаканным лицом к пустой стене,
взахлеб, навзрыд, с надрывом вспоминая
все, что теперь так недоступно мне.
И ты — с корнями жадными изъятый,
как саженец из почвы — из меня,
в оконный холод лбом упрямым вжатый.
Темна больного взгляда полынья.
И на губах разлуки привкус хинный.
Когда-нибудь от этого умрем.
Ни женщины другие, ни мужчины
другие — будущие — не при чем.
Тускнеет, как от тайного недуга,
слепое самолюбие мое.
Не знаю, чем мы были друг для друга,
но возвращаемся в небытие.
В тоску благополучного покоя
о счастье неуверенно мечтать,
надеждой бессердечной беспокоя
всех невиновных. И не надо лгать.

НАВСЕГДА

“И струится пенье панихидное...”
Анна АХМАТОВА

Более не задыхаясь упрямо,
вдоволь отведав земную судьбу,
в правом притворе Никольского храма
чинно лежала в открытом гробу
честная мученица вдохновений,