Ведь когда-то в империи
зла загадочно был
дух первичней материи,
тоже шедшей в распыл.
...............................................
Будто белка, снующая
в холода по стволу,
пробежала зовущая
Божья искра — в золу.

Забуреть, заберложиться
кое-как удалось,
остальное приложится.
Доживем на авось

и не видя трагедии,
что владеем пером
в третьем тысячелетии
хуже, чем во втором.

Мир крутой, обезбоженный,
не подвластный врачу
впредь рукой заторможенной
рисовать не хочу.

29.XII.1997

3

Для отведавших жмыха с половой
все быстрее, быстрее бежит
время до наступления новой
эры — той, что и их ублажит.

В совковом рассаднике
родясь налегке,
кончаюсь в бомжатнике
с рублем в кулаке.

Пустить на пропой его?
Но у одра
не вижу достойного
такого добра.

Жизнь сделалась прожитой,
нагнавшей слезу
на кисти мороженой
рябины в лесу.

Раздетая догола
зазывная даль.
И с вальсом из “Доктора
Живаго” февраль.

О русской истории
нетвердом хряще
так и не доспорили
мы вообще.

То ты мне перечила,
то я тебе жить
мешаю; и нечего
об этом тужить.

Ни роще в безлистии.
ни, проще сказать,
тебе в бескорыстии
нельзя отказать.

С какими могучими
до хрипоты
тенями и тучами
общаешься ты.

Я брежу один в поту,
платок теребя,
охранную грамоту
прошу у тебя.

А то на задание
иду — и боюсь
признаться заранее,
что не вернусь,

поклажу походную
неся на горбе,
в Отчизну холодную,
ну, то бишь, к тебе.

На старом полотнище
лежу, ветеран.
Влияет на ход вещей
количество ран.

В оконце алмазная
купина горит.
И жизнь безобразная
уснуть не велит.

6.1.1999

ФРАГМЕНТ

Раз снег такой долгий и падкий
на лампочку в нашем окне,
наутро саперной лопаткой
придется откапывать мне
смиренный жигуль у отеля.
и — тронемся в путь налегке,
ну разве с остатками хмеля
в моем и твоем котелке.

Похожи холмы, перелески
немеряных наших широт
на ставшие тусклыми фрески.
И вновь перекрыть кислород
способны стежки оторочки
проглаженной блузы твоей,
с подвесками мочки
и шелк поветшавшей сорочки,
в которой едва ли теплей...

Париж- Москва